Нефертити

Эмар был взят лишь через неделю. Вождю хеттов явно не везло в этом походе. Создавалось такое ощущение, что сирийцы заранее вызнали обо всех его тайных планах. Он начал штурм перед рассветом, изготовив пятнадцать верёвочных лестниц и отобрав самых ловких и отчаянных воинов. Но едва первая группа перебралась через стену для того, чтобы, устранив стражников, открыть всему войску ворота, как вдруг наступила странная тишина. Прошёл почти час, но ворота не открывались. Не появлялись и воины Суппилулиумы. Царь отправил новых лазутчиков, но и те столь же загадочно исчезли. Лишь вылазка третьей группы, завязавшей кратковременный бой с защитниками Эмара, всё разъяснила: хеттов поджидали. Но кто, почему, когда и как обо всём дознался, если план придумал сам царь Хатти, решив удивить военачальников собственной сообразительностью? Придумал четыре дня назад и рассказал всем лишь накануне штурма.

Пришлось атаковать с помощью таранов. Сирийцы наверняка сражались бы дольше, но крепостные стены Эмара большой прочностью не отличались, слишком давно их возвели, и камень при сильных ударах крошился и выпадал. Эмарцы поливали врагов кипятком, горящей смолой, осыпали градом стрел, а на пятый день бросили на них двадцать ядовитых змей, которые наделали немало паники. И всё же силы защитников иссякли. Обозлённые этим упорством, воины Суппилулиумы, ворвавшись в город, подвергли его разграблению и пожарам. К утру он выгорел дотла, а потери нападавших составили почти две тысячи человек. Хетты не успели вынести из Эмара ничего ценного. Скорее всего, был прав Гасили: если жители и имели сокровища, то явно их где-то припрятали.

Собравшись на следующий день в шатре властителя, полководцы сидели хмурые и неразговорчивые. Вождь понимал, что причина одна: Эмар не принёс им ни унции серебра, золота, пряностей и других богатств, а ратные неудачи вконец расстроили их боевой дух. Ради чего воевать, если победители не получают ничего? Ради пепелища, каковое они оставили? Шатёр Суппилулиумы слуги по недомыслию воздвигли неподалёку от сирийского кладбища, откуда доносился страшный вой женщин, оплакивающих сынов и мужей, и полководцы, слушая его, мрачнели ещё больше.

— Я не знаю, что случилось, — нарушив молчание, начал разговор самодержец, — но никогда у нас не было столь тяжёлого начала боевого похода...

Отчасти он сознавал, что о его плане захвата Эмара мог узнать Азылык. Он никому не сказал, что оракул снова проник в него, иначе он утратил бы веру соратников. Но как за четыре дня лазутчики добрались из Ахет-Атона в Эмар? Вот вопрос! Практически это невозможно: дня четыре только до устья Нила, а там ещё три-четыре. Остаётся одно: послать сюда того, кому можно мысленно передать все сведения, выкрав их из головы вождя и перебросив в другую. Этот негодяй наверняка был в Эмаре во время осады, а потом ушёл по воде в Халеб.

— А почему не пошёл с нами Озри или кто-нибудь из наших оракулов? — перебил Халеб.

— Озри стар, вы это знаете, а другим я не доверяю! И потом, я не посчитал нужным брать в боевой поход этих крикунов! — накалился Суппилулиума. — Это моё право, в конце концов! Да, мы потеряли уже немало воинов, но мы не на прогулке! Мы покоряем Сирию, ещё одну страну, которая была зависима от Египта, но теперь мы станем диктовать сирийцам свои правила!

— Кому? Кто нас будет слушать? Мёртвые?.. — снова тихо спросил Халеб, но все услышали этот вопрос.

Вождь хеттов метнул в сторону начальника колесничьего войска грозный взгляд, но тот мужественно его выдержал.

— Я понимаю, Халеб — сириец, и столь безжалостное покорение его родной страны не по душе нашему полководцу! — ядовито усмехнулся Суппилулиума.

— Мне не по душе, как проходит наш боевой поход! — побледнев, отозвался военачальник.

Повисла напряжённая пауза. Впервые против царя выступил второй человек в его войске, и снова никто не оборвал Халеба, не вступился за вождя. Полководцы молчали, и по их молчанию ощущалось, что они согласны с подлым сирийцем.

— Кому-то ещё не по душе этот поход?.. — лицо правителя сразу же потемнело, он задёргал желваками, и лопнуло несколько кровавых гнойничков на скулах.

Все знали бурный нрав самодержца, и никому не хотелось попасть под огонь его гнева, а потому военачальники сидели, опустив головы, и молчали.

— Так кому ещё не нравится наш поход?! Нет, пусть каждый теперь скажет: по душе ему или не по душе! Я хочу всех послушать!

Суппилулиума стал поднимать каждого и в упор спрашивать: да или нет? Из девяти военачальников шесть человек его одобрили, а трое — Халеб, Гасили и военачальник пешцев Миума, чьи потери были самые большие, — высказались против похода. Для царя хеттов это был тяжёлый удар. Он ещё ничего не объявлял о своих планах завоевания Египта, а на полпути надобно менять трёх полководцев. Из них Халеб был самый авторитетный. Идти без него — а боевые египетские колесницы считались самыми сильными — означало сразу же проиграть эту часть сражения.

— Все свободны, я буду думать! — неожиданно объявил он.