Ещё днём, после ухода сестры, ей вдруг захотелось умереть. Муж точно позабыл о ней, не заходил её навестить, справляясь о её здоровье у служанок. Правда, она сама не хотела, чтобы он видел её в таком состоянии, и три дня назад даже не пустила его к себе, ибо опухшее от слёз и мучений лицо показалось ей таким ужасным, что она умолила его не переступать порог её покоев. И он, видимо, решил вообще не приходить. Ей стало так плохо, что она готова была принять яд, частичку которого ей удалось украсть у Мату. Нефертити составила прощальное письмо, но ещё светило солнце, служанки и лекари навещали её, и она решила дождаться ночи, когда её все оставят в покое.
И настала ночь. Крупные звёзды подобно виноградным гроздьям вызрели на небесном склоне. Перед тем, как принять яд, она вышла на крытую галерею, чтобы проститься с рекой и всем миром. Царица, не отрываясь, молча смотрела на звёзды, которые не давали ей родить наследника, словно от них самих ждала этого подтверждения. Да, пусть они ей скажут, как на небесах решаются эти дела! Почему, родив трёх дочерей, она должна рожать четвёртую? Почему?! Кто установил этот закон? Ведь она не вышивальщица, ей нужен сын, а вышивальщице, наоборот, нужны дочери, чтобы обучать их своему мастерству. И все были бы счастливы! О чём же думают звёзды?! Она так разозлилась на них, что вылила весь свой гнев, высказав в немоту ночи всё, что накопилось на душе.
Звёзды же походили на угли потухшего костра. Если его засыпать песком, а потом начать разрывать, то почти потухшие угольки вдруг начинают вспыхивать, разгораться — один тускнее, другой ярче — и тогда становятся похожи на звёзды. И легко представить себя сидящей у звёздного костра. Вот она и представила. А звёзды неожиданно стали перемигиваться, словно услышали её и сочувственно с ней соглашались. А потом опять замолчали.
— Что же, так и нельзя ничего сделать? Вы думали, я стану вышивальщицей? — с грустью спросила царица. — В детстве мне нравилось вышивать, это правда.
Звёзды опять замигали, точно вспархивали и взлетали их реснички, как бы подтверждая её догадку.
— Вот как?.. И что, уже поздно? — еле сдерживая слёзы в голосе, спросила Нефертити.
И звёзды снова замолчали, точно виновато опустив головы.
— Что ж, тогда я буду рожать дочерей, пока Исида не иссушит моё чрево! — пересилив страшную обиду, сказала царица звёздам. — Раз вы так хотите. Они будут красавицами, мои дочери. Но, если вы не в силах помочь мне, то помогите моему мужу. Дайте ему наследника! Вы видите, я послушна вашей воле, но он правитель, ему надо кому-то передавать власть, так уж повелось здесь, на земле... — Нефертити помолчала, две слезинки легко скользнули по её щекам, оставив тёмные следы. — Если вам нужно имя, её зовут Киа, она тоже принцесса, как и я, но, наверное, сильнее меня.
Она поговорила с ними, и ей вдруг стало легко, точно тяжёлый груз сняли с её души. Она спрятала яд и легла спать, ибо глаза слипались. А проснувшись утром и позавтракав, она не ощутила больше тошноты и головокружения. И низ живота почти не болел, и жара не стягивала горло в удушье. И служанки с утра не бегали, как ошалелые, и лекари не спешили влить в неё свой горький отвар.
Зато царицу пришёл вдруг навестить Эйе, муж кормилицы. Раньше он никогда не заходил. Они и виделись всего несколько раз, так, мельком. Он присутствовал на свадьбе, потом ещё на трёх-четырёх приёмах. Высокий, статный, почти вдвое старше её по годам, с приятным широкоскулым мужественным лицом и добрыми светлыми глазами. От начальника колесничьего войска повеяло вдруг таким небывалым здоровьем и крепостью, такой силой и уверенностью, что она с радостью и восхищением долго смотрела на него.
— Меня вызывал ваш муж, это в связи с подготовкой нашего войска, а Тейе всё время плачет, переживая за вас, и я решил зайти, чтобы... — он смутился и никак не мог подобрать нужное слово. — Ну, чтобы как-то... Хотя чем я могу помочь? Но я вас видел несколько раз, и вы такая... Как богиня. И лицо ваше всё время светилось. И я не утерпел. Я уже ушёл и вернулся. Я не мог себе представить, что ваше лицо не светится, не поверил жене, пришёл и вижу, что этого быть не может никогда, потому ваше лицо светится. Оно по-прежнему светится. А то, что недомогание, так это разве может повлиять. Верно я говорю?