— Но один мог быть и Амон-Ра, — осторожно проговорил Неферт. — И что значит один? Небо не равно земле, ветер не означает дождь. Один не в силах управлять всем на свете. У фараона десятки советников. Отними их у него, и держава рухнет.
— А может ли советник управлять фараоном? — мгновенно зацепился оракул, и Неферт с недоумением взглянул на него. — Эхнатон теперь слушается только Азылыка. Хотя отчасти я благодарен дерзкому касситу! Я вернулся сюда и нашёл себя, своё призвание!
— Это тот кассит, который разгадал семь лет изобилия, а потом семь лет засухи? — переспросил жрец.
— Да, вроде тот самый, — поморщившись, сказал Сулла. — Хотя растолковал сон фараону, насколько я помню, первый царедворец!
— Не без подсказки дядюшки, — уточнил Неферт. — Вот и получается, что дерзкий кассит спас державу. Если бы вы тогда её спасли, к вам бы точно так же ныне прислушивались.
Оракул, ожидавший, что опальный жрец примет его, как родного сына — приглашение на обед всё же что-то значило, — вдруг потускнел, не прикоснулся ни к сыру, ни к лепёшке, не стал есть и печёную рыбу, поглядывая в сторону двери. Неферт хорошо знал самолюбивый нрав молодого звездочёта и укалывал намеренно, пытаясь понять одно: не подослал ли его тот же кассит как лазутчика? И без того ходило немало разговоров о его, Неферта, особой и тайной миссии объединителя всех сторонников старых богов и старой столицы. От некоторых крупных купцов бывший Верховный жрец даже брал некоторое количество серебра на поиски средств воздействия на Эхнатона, но ничего предпринимать не собирался. Однако вскоре серебро потекло рекой, всем хотелось быстрого возврата прежней жизни, а торговцы народ расчётливый, рано или поздно они спросят, на что тратится их серебро. Вот Неферт и решил сблизиться с Суллой, который к тому же приобрёл столь невероятную известность среди жителей Фив.
— Да ты посиди, не сверли дверь взглядом, мы ведь ещё и говорить не начали. Лучше скажи-ка, что там судачат звёзды о судьбе молодого фараона? Ведь ему до тридцати немного осталось, — Неферт шумно вздохнул.
— Немного.
Настоятель молчал, ожидая, что скажет оракул.
— И до тридцати линия судьбы правителя прослеживается очень хорошо, звёзды к нему благосклонны, все его начинания удачны, ему везёт и в личной жизни. Но после тридцати линия судьбы резко пресекается, и продолжения её я так и не нашёл.
Неферт с улыбкой взглянул на оракула.
— Я перекопал десятки книг и звёздных таблиц, пытаясь отыскать разгадку, но всё впустую. Хотя внешне властитель здоров, и ничто пока не предсказывает его гибель от болезни или подосланного убийцы. Мне неведомо, почему обрывается линия судьбы. Обрывается, и всё. Кстати, и на ладони фараона точно такой же резкий обрыв. Это самая большая загадка для меня!
— Он родился болезненным, я помню, — жрец задумался. — Тиу сама прибегала ко мне, просила молить Амона, боялась, что наследник не выживет. У него были какие-то сердечные спазмы. Внешне это никак не проявляется. И Сирак мне о том же говорил. А потом где-то между третьим и четвёртым годом после рождения всё повторилось. Меня пригласил Аменхетеп Третий, наследнику было очень плохо, он не дышал, а как-то судорожно заглатывал воздух, губы полнились слюной, дрожали, ему что-то мешало вдохнуть полной грудью, и смотреть на него без страха было нельзя. Сирак тоже ничего не мог сделать, и мы стояли вокруг этого несчастного ребёнка преисполненные ужаса и считали мгновения до кончины царевича. Но он не умер, а потом всё само как-то выправилось. Но он ведь до сих пор худой?
Сулла кивнул, потрясённый этим рассказом. Схожий случай ему попадался совсем недавно, и оракул помог одолеть тяжкий недуг ливийскому принцу. Но в этом случае звездочёт знал точные даты рождения его родителей, рисунок их линий на руках и множество других тайных подробностей, которых оракул не ведал об Эхнатоне, Тиу и её царственном первом супруге, а без них прорицателю не разгадать сложную болезнь фараона, если таковая имеется.
— Да, правитель до сих пор худой, но ни цвет лица, ни блеск глаз не свидетельствовали о тайном недуге. Да и Тиу ничего не говорила мне об этом! — помолчав, произнёс он.
— На следующий день, когда малышу стало полегче и он задышал нормально, властитель взял со всех слово, что они никому ни о чём не расскажут. Для Тиу это её сын, а потому она не захотела сообщать такие сведения постороннему...
— Но я не посторонний! — грубо прервал настоятеля Сулла.
— Этому недугу, видимо, свойственно повторение, — пропустив мимо ушей грубую реплику оракула, философски изрёк Неферт.
— Чтобы сделать такой вывод, не нужно сильно напрягать мозги, — язвительно заметил звездочёт.