Нефертити. «Книга мертвых»

— У Нахта здесь чудесный сад. В нем девятнадцать видов деревьев и кустарников.

— Что ж, начало я положил, — скромно произнес мужчина. — Зеленая листва, тень, маленький бассейн, немного виноградной лозы, несколько клеток с птицами — и тогда я чувствую, что мир все же не так ужасен. По крайней мере на несколько минут.

Тон его понравился мне не меньше его лица.

— Согласен с вами в отношении состояния мира, — сказал я. — Но большинство скажут, что мы живем в лучшие из времен.

— Тогда они просто не думают самостоятельно. По моему мнению, великий сад этой страны находится под угрозой со стороны сил, которых не принимают всерьез, особенно в высших кругах. При дворе есть силы, сосредоточенные исключительно на строительстве этого города и, следовательно, на сколачивании личного капитала, и совершенно не озабоченные множеством стоящих перед нами проблем: недовольное и растерянное население, враждебное и лишенное наследства бывшее жречество, далее — небольшое дельце о серьезных заграничных трудностях, которые мы сами себе создаем на наших северных границах, у наших приверженцев и в союзных царствах. Там у нас большая ответственность, а мы пренебрегаем ею с угрозой для себя. Я читал отчаянные письма от наших верных сторонников и командиров гарнизонов с описанием убийств местных вождей, страшных налетов и падения нашей власти. Эти вожди слали нам призывы о срочной помощи, поддержке и укреплении военных сил, но ответили ли им? Нет. Мы оставили их погибать. Страдают не только невинные люди, под угрозой не только торговля, но само господство фараона в этих землях ставится под сомнение и даже испытывается. Мы придерживаемся политики невмешательства. Но, по моему убеждению, эти мелкие войны и стычки не утихнут сами собой. Празднество — это прекрасно, если вы хотите устроить прием, но оно ничего не будет значить через год, когда опустеют царские зернохранилища, рабочим не будут платить и они начнут голодать, а варвары станут стучаться в ворота сада.

Мы молчали, переваривая его слова.

— И в самом деле, варвары у ворот сада.

Я сразу же узнал этот холодный, саркастический голос. К нам присоединился Маху. Нахт поздоровался с ним едва заметным кивком.

— Где ваш пес, Маху? Дома, дожидается вас?

— Он не любит приемы. Ему приятнее собственное общество.

Они походили на два взаимно враждебных вида: элегантный леопард из благородных интеллектуалов и лев из низших кругов, уживающиеся в одном месте обитания лишь благодаря договору, действие которого в любой момент может быть прекращено.

Пареннефер, стремившийся избежать стычки, воспользовался возможностью, чтобы объявить о своем уходе, ловко бросив меня на милость человека, который, как ему должно быть известно, не слишком был ко мне расположен. Я это запомню.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал он. — Мир тесен.

— Но мне бы не хотелось раскрашивать его, — отозвался я.

Эти слова обычно говорил мой бывший напарник Пенту. Не знаю, почему они пришли мне в голову в этот момент. Нахт засмеялся, но Пареннефер лишь озадачился, пожал плечами, а затем скрылся в море всеобщего говора.

— В эти необычные времена вдохновляет присутствие на нашей стороне умного человека, — сказал, поворачиваясь ко мне, Нахт. — Надеюсь, мы еще увидимся. Обращайтесь ко мне, что бы вам ни понадобилось. Ваш помощник знает, где меня найти.

И затем он тоже нас покинул. Мне было жаль, что он уходит. Я чувствовал, что могу ему доверять. И на поверку он мог оказаться хорошим другом. Маху проводил Нахта мрачным взглядом.

— У вас появился поклонничек.

Я пожал плечами:

— Он кажется хорошим человеком.

— Он из благородных. Им легко быть хорошими. Не надо прилагать никаких усилий. Они наследуют это качество вместе с властью и богатством.

С минуту мы молчали.

— Вы не пришли сегодня с докладом о новостях, — сказал Маху.

Разумеется, не пришел. И сделал это намеренно. Как бы то ни было, я пренебрег протоколом и тем самым вызвал раздражение Маху.

— Я подумал, что вам доложат Хети или Тженри.

— Кто эта мертвая девушка?

— Пока не знаю.

Больше я ничего не сказал, надеясь, что он уйдет. Но он просто рассматривал людей, словно те были стадом животных, а он охотником, огорченным отсутствием аппетита.

— Ну и что вы обо всем этом скажете? — спросил он, мотнув в их сторону головой.

— Они все пытаются выжить. Мы все поневоле плывем в одной воде.

Он окинул меня быстрым циничным взглядом.

— Большинство из них даже не знают, что родились. По их понятиям, худшее, что может случиться, — раб стащит пригоршню украшений. А мы тем временем жизни не щадим, не пуская на их улицы пустыню.

— Это работа. Всегда найдется новая пустыня.

— Я хочу знать, на чьей ты стороне, Рахотеп. Хочу знать, что ты думаешь.

— Я ни на чьей стороне.

— Тогда позволь кое-что тебе сказать. Это самая опасная позиция в нашем городе. Рано или поздно тебе придется сделать выбор. В настоящий момент мне кажется, ты даже не знаешь, каковы эти стороны.

— Именно это я здесь и выясняю.

Он злобно хохотнул.