Нефертити. «Книга мертвых»

Я бросился вперед и выплеснул на фигуру ведро воды, но это лишь усилило огонь. Тогда я сдернул со скамьи расшитое покрывало и набросил на горящего, увлекая его на землю, чтобы сбить пламя, которое, похоже, только ярче заполыхало. Жар был сильнее, чем от обычного огня, и сопровождался густым, удушливым запахом; огонь быстро прожег покрывало. Хети успел найти более толстую ткань, пламя наконец удалось затушить, и мы принялись смахивать последние тлеющие клочья с одежды и рук.

Тело задергалось и мелко задрожало в предсмертных судорогах, а затем затихло. Вонь горелого мяса и волос была отвратительной. Во дворе стояла полная тишина. Я стащил прогоревшие и подпаленные куски ткани — верхнее одеяние было дорогим и красивым — и увидел золотые ожерелья.

Это был Мерира.

Затем из дома выбежала его жена. Словно в трансе, шагнула к телу. Увидев то, что осталось от ее мужа, она издала высокий, вибрирующий крик, а потом упала на руки слуг. В одно мгновение наступил кромешный ад — гости стали в панике разбегаться как стадо диких антилоп, женщины скидывали сандалии, чтобы легче было бежать.

Среди этого хаоса, окруженный жрецами в белых льняных одеждах, я осмотрел труп. Аккуратно отодрал ткани, которые прикипели к останкам головы. Осталось не так уж много. Плоть обуглилась, и когда я осторожно отделил обгоревшую ткань, обнажились белевшие кости. Впечатление было такое, словно плоть была не только сожжена, но и разъедена. Глаза приобрели молочно-белый цвет, как у вареной рыбы. Однако на голове я заметил остатки чего-то черного и вязкого, как смола, все еще дымившегося. Битум. Это частично объясняло ядовитый запах, на который я обратил внимание. На этом липком вару держались пучки обгоревших, спутанных волокон. Волос. Остатков парика. Его, должно быть, намазали битумом изнутри, а затем облили каким-то очень чистым, легковоспламеняющимся веществом, которое при поджоге горит со страшным накалом. И, в свою очередь, чем выше температура, тем более жидким и воспламеняющимся делается битум. Горящий парик очень быстро прилип к голове жертвы. Я снова попытался распознать запах, но хотя что-то и уловил — странный, острый, едкий, возможно, чуть ли не с примесью чеснока в нем, — он мешался с запахом горелого мяса.

Пареннефер, моргая, стоял рядом в шоке, лицо его блестело от испарины.

— Как это могло случиться? — все повторял он.

Хотелось дать ему оплеуху. Мне это казалось очень даже понятным: еще один точный удар, нацеленный в ранимое сердце Великой державы. Верховный жрец Атона сгорел насмерть в вечер своего торжества, спаленный огнем божества.

Внезапно двор атаковали. В ворота ворвались колесницы с вооруженными полицейскими, которые, спрыгнув на землю, окружили тело и нас. Другие быстро направились обыскивать виллу и другие строения. Из гущи этой шумной операции возникла высокая солидная фигура. Маху. Не обращая на меня внимания, он постоял над телом. Внимательно на все посмотрел. Затем, по-прежнему не глядя на меня, сказал:

— Уведите его.

Меня, как свинью, опутали веревками и швырнули в повозку, которая на хорошей скорости помчалась по городу. По мне пробегали тени зданий. Я смотрел на крыши домов и высокие неподвижные звезды над ними. Я знал, куда мы едем.

24

Меня быстро, волоча ногами по полу, тащили по темным коридорам, пока мы снова не оказались у чересчур официальных, чересчур величественных дверей, над притолокой которых красовалась эмблема Атона с многочисленными руками, раздающими кресты жизни.

Странная штука разум: в момент несчастья вспоминается всякая чепуха. Я вспомнил своего старого напарника Пенту. Мы родились в одном городе, росли на одних улицах. Вместе учились и прошли школу младших чинов. Нас вызвали на кражу в ювелирную лавку в нижнем квартале, рядом с главной площадью. Мы пробирались по разгромленной лавчонке, куски разломанного дерева, разбитых ваз и безделушек хрустели у нас под ногами. Пенту дал знак, что проверит заднюю комнату, и осторожно вошел туда. Мгновение стояла тишина, потом он снова показался в дверях.

— Пусто, — сказал он и пожал широкими плечами.

И тут из груди у него высунулся кончик кинжала. По одежде расползлось кровавое пятно. Пенту с потрясенным, а потом очень разочарованным видом упал на колени. У него за спиной стоял юноша, не старше шестнадцати или семнадцати лет, с выражением злобного страха на лице. Я не раздумывая выхватил свой кинжал. Просвистев в воздухе, он воткнулся парню прямо в сердце, и тот свалился без единого звука.

Я подбежал к другу и повернул его к себе лицом. Он был еще жив. Кровь толчками вытекала из него. Слишком много крови.

— Проклятие, — пробормотал он.

— Проклятие, — сказал я.

Ничего лучше я придумать не мог. Так мы сидели какое-то время, с улицы до нас долетал приглушенный шум дневной жизни. Все казалось таким далеким. Затем он прошептал:

— Помнишь ту старую историю?

Я покачал головой.