Нефертити. «Книга мертвых»

— А… Этот город. — Прикрыв от солнца глаза, она медленно покачала головой. — Мой муж услышал от кого-то на рынке чудесную историю о новой столице и о потребности в рабочих. Вернулся домой и сказал мне: «Мы можем спастись, сделать что-то для себя». Мне было страшно бросить все, что я знала и чем дорожила, и отправиться в такое опасное путешествие. До нас Доходили и другие истории — о шайках заключенных и даже о солдатах жрецов Амона, которые по ночам грабили путников. Но он хотел уехать, потому что там, где мы жили, работы не было. Вот мы и доверили все свое имущество проводнику, обещавшему безопасную дорогу. Своими посулами он обманул даже меня. Мы уехали вместе с двумя нашими маленькими детьми. Родители, их родители, братья и сестры — мы всех оставили, зная, что вряд ли когда-нибудь увидимся вновь. В тот вечер нас отправилось в дорогу пять семей.

Она на мгновение умолкла — перед ее мысленным взором проплывали картины отъезда.

— Не рассказать, сколько дней мы были в пути. Потом однажды вечером нас неожиданно окружила группа полицейской стражи. Они заставили нас идти, и постепенно собрали все сопротивлявшиеся группы отчаявшихся людей со всей Красной земли. Мы были просто скотом. Скотом.

Она беспомощным жестом протянула изуродованные руки.

— Наконец мы добрались до Великой реки. Но сладостные воды, текшие передо мной, не могли утолить мою жажду возвращения домой, к родному очагу. Нас по реке отвезли в этот город и отправили работать. Мы не были рабами, но и свободными тоже не были. Каждое утро мужчины и женщины должны были вместе дожидаться смотрителя и его помощников, которые решали, кто будет работать и есть, а кто — не работать и голодать. Работали всегда самые здоровые и сильные — эти счастливчики пытались тайком принести часть провизии кому-то из своих. Те же, кого не выбирали, постепенно умирали в грязных хибарах, где их бросали на произвол судьбы. Я работала как проклятая. Мои дети теперь месят глину для кирпичей, которые потом сушат на солнце и строят из них этот город. У мужа в подчинении группа рабочих. Но все происшедшее озлобило его. Он пьет. Мы ссоримся. А теперь…

Она показала на свою ступню. Я увидел, что она забинтована.

— Сломали ногу?

Молодая женщина медленно размотала грязное полотно и показала свою ступню, раздавленную каменным блоком. Кожу покрывали синие, багровые и грязно-желтые пятна, нога распухла, пальцы скрючились. Судя по виду, кости были раздроблены и началась гангрена. Ступню придется отнять.

— Теперь я бесполезна, как одноногая танцовщица.

Глядя в ее исполненное достоинства лицо, я хотел напомнить ей притчу о страдании и мудрости, но увиденное было просто безнадежно.

— Я жалею, что мы сюда приехали, — продолжала она. — Но у нас не было выбора. Ведь мы можем продать только самих себя. Таков этот мир — если тебе нечего продать, ты умираешь.

Что я мог сделать для этой женщины? Наш мир, зеленый и золотой, удобства нашей жизни, льняные одежды и тонкие вина создаются незримым, нескончаемым трудом множества людей. Мысль, разумеется, не нова. За свою жизнь я неоднократно сталкивался с неприглядными фактами реальной жизни. Будучи полицейским, я изо дня в день сталкивался с плодами этой нищеты: это и преступления, совершенные, в частности, из-за отчаянной жажды выпивки, это и исступленное веселье, безразличие к заботам дня, и горестные песни о том, что неудача скоро уступит место непоправимым делам ярости и насилия.

Мы немного посидели, слушая вольное пение птиц. Оно казалось изящной насмешкой, наслаждением, которое ей не дано испытать, но женщина, закрыв глаза, упивалась им как вином. Я предложил ей единственное, что мог, — воды из кувшина. Она сделала несколько глотков, поблагодарив скорее за предложение, чем за саму воду. Затем мы попрощались, и она заковыляла прочь по крышам под палящим солнцем.

Вскоре после этого вернулся Хети и сообщил, что мы сможем вечером попасть в архив. Он был озабочен и сыпал вопросами: как мы проберемся мимо охраны, как найдем необходимые сведения среди такого количества свитков, что будет с братом и его семьей, если нас поймают. Но я в подобных ситуациях, наоборот, становлюсь спокойнее.

— Не трать мое время на свои тревоги, — сказал я. — Сосредоточься на решениях, а не на вопросах.

Это ему не понравилось.

— Послушай, Хети, в нашей работе важны две вещи: одна — это знание, в которое я включаю и составление плана; вторая — импровизация, куда я включаю промахи, ошибки, путаницу и общий хаос, во что неизбежно, особенно в нашем деле, все и выливается. Это относится и к составлению планов. Поэтому давай составим план, а затем, когда он пойдет наперекосяк, на месте сообразим, как выбираться из переделки.

31