Нефертити. «Книга мертвых»

Остаток путешествия прошел в неприятном безмолвии. Я находился на подозрении у всех пассажиров и команды, и они сторонились меня. Капитан залатал нанесенные огнем повреждения, но наш ход замедлился, и от этого мы теперь выглядели уродливо и бросались в глаза на фоне оживленного движения обычного речного транспорта. Даже дети из прибрежных деревень, всегда готовые посмеяться, помахать руками и покричать, молча провожали нас взглядами. Я предложил капитану возмещение через полицейское управление. Но мы оба знали, что вероятность получения хоть какой-то компенсации невелика. Если нам не платят жалованье, каким образом можно будет удовлетворить столь необычный запрос? Но я дал ему слово, и это все, что был в состоянии сделать. Мои заверения впечатления на капитана не произвели. Каким-то образом я должен выполнить свое обещание. А еще обдумать очевидный факт: кто-то могущественный знает, что я еду, и не хочет моего появления в Ахетатоне, городе, которого я до сего момента не видел.

Мы обогнули изгиб реки, и вдруг после бесконечных полей и деревушек, а за ними — непременных и бескрайних, меняющихся в очертаниях и неровных скал Красной земли возникло видение: ослепительно белый город, огромным полумесяцем раскинувшийся вдоль восточного берега реки и защищенный сзади красными и серыми скалами. Они тянулись вдоль восточной границы города, очерчивая территорию с долиной посередине, глубокой и узкой, словно большая продольная зарубка на бревне. Северо-западная оконечность скал упиралась в самую реку. И таким образом город, почти как в чаше, лежал на обширной ладони земли. Он не был похож ни на один из других городов нашего мира, беспорядочно застроенных древними и новыми сооружениями. Скорее он казался громадным регулярным садом, расходившимся от берега реки к краю пустыни за ним, из которого поднимались башни, храмы, учреждения и виллы. Большие стаи птиц кружили в небе, и даже на расстоянии до меня доносились их пение и крики.

Все пассажиры собрались на носу корабля и благоговейно взирали на немыслимый рай в пустыне, на то место, которое крепкой хваткой держало наше будущее. Молодой архитектор указал разные районы города, а также Северный дворец и относящиеся к нему здания, все, по его словам, размещенные в рамках новой системы — упорядоченной сети главных и второстепенных улиц, так чтобы все сооружения соотносились с ее правильным рисунком. Зачем участки должны были отделяться друг от друга, он не знал. Поселок строителей, как и ожидалось, располагался за городом. Он, по-видимому, своего рода образец, задуманный исходя, я уверен, не из просвещенности, а лишь из того простого факта, что здоровые и сытые ремесленники и рабочие приложат все силы для самого быстрого и самого качественного строительства. И управляемый, как управляется и мир, чтобы угодить и смотрителям, и руководителям строительных бригад.

На причале меня встречал небольшой полицейский эскорт, вытянувшийся по стойке «смирно». Когда я ступил на трап, один из встречавших шагнул мне навстречу для официального приветствия. Он представился помощником Маху и сказал, что почтет за честь проводить меня на первую встречу с этим человеком. Два стража впереди, двое замыкающих — мы покинули пристань, оставив позади моих изумленных спутников. Молодой архитектор поклонился, словно до него вдруг дошло, что его неосторожные слова были наивными и легкомысленными. Я поклонился в ответ, всем своим видом давая понять: мы оба знаем, что жрецы в этом мире испражняются. Луноголовый господин лишь высокомерно поднял бровь, как бы говоря: «Вы пропели нас как дураков, а теперь надели свою истинную личину. Удачи вам». У бюрократа вид был раздраженный. А его красивая жена послала мне быстрый, острый взгляд, словно сказав: «Возможно, когда-нибудь я увижу вас в переполненном зале на официальном приеме. И мы друг друга узнаем…» Я с почтением ей поклонился.

Меня удивило отсутствие на улицах толпы, суматохи, людей, поглощенных обычными и разнообразными каждодневными заботами. Казалось, это место служит единственной цели: усердие в обслуживании и прославлении Эхнатона и его царственной семьи — вот на что была направлена вся деятельность. И это придавало городу ощутимое и бросавшееся в глаза своеобразие, словно сутолоку и краски уличной жизни Фив приглушили, почти отказались от них; здесь каждый знал о статусе и власти всех остальных. Это был не город, а скорее грандиозный храм и дворцовый комплекс с пристройками для нужд повседневной жизни. Красивый город, представляющий собой огромную и поразительно искусную поделку.