Нефоры

– Ну, блядь, опять завел свою шарманку, – фыркнул Олег. – Солёный, я тебе пизды дам, отвечаю. Похуй всем, как ты выглядишь. Или ты думаешь, мы такие уебки поверхностные?

– Нет, Олеж, – улыбнулся Кир. – Просто не хочу. Стыдно мне еще.

– Хуй с тобой, – махнул рукой Олег и посмотрел на меня. – И так постоянно. Ирка как-то раз приехала, так он знаешь куда заныкался? На крышу, блядь. Сидел там два дня, пока не нашли и не сняли. Альпинист хуев.

Я не ответил. Просто придвинулся к Киру поближе и обнял за плечи. Тот кивнул, сморщился и шумно вздохнул.

– Не держи на меня зла, братка, – тихо сказал он, а потом улыбнулся. – Помните, как мы бухали как-то у меня дома, и Дьяк перебрал с вином, а потом бабку мою заблевал.

– Забудешь такое, – рассмеялся Олег, а я покраснел, вспомнив тот конфуз. – И фразочку твою ту помним тоже, когда тебя Сашка отшила, потому что страшный.

– Забудешь такое, – синхронно сказали мы с Киром и рассмеялись.

В июле Кира не стало. Он ушел тихо и с улыбкой во сне. Поэтому вместо встречи в Москве мы все вернулись домой, чтобы проститься с ним. Олег, встретивший нас, предупредил, что это может быть слишком тяжело, но никто не пошел на попятный. Даже Жаба, который нахмурил брови и зло посмотрел на Балалая, словно тот сморозил чушь.

Киру нашли место под единственным деревом на кладбище, где мы однажды выслеживали готов, чтобы дать им пизды. Это было до того, как Кир познакомился с Лаки и изменил свое мнение насчет «ночных жителей» нашего города.

Мы еще долго стояли у креста с венками и молчали, думая о Кире. Я обнимал Лаки, которая смотрела на его фотографию и кусала губы. Ирка с Жабой открыли бутылку водки и разлили её по пластиковым стаканчикам. Дим Димыч и Колумб с Викой тоже постояли с нами немного, а потом ушли, чтобы не мешать.

– Выпьем, – тихо сказал я, поднимая стаканчик. – За Кира.

– За Кира, – тихо ответили мои друзья и, выпив, поморщились. Только Олег, бросив стаканчик в пакет с мусором, вытащил из кармана блокнот и, вырвав листок, что-то размашисто на нем написал. Потом подошел к кресту и положил бумажку рядом, придавив камнем. Мы, увидев, что там написано, рассмеялись. И даже Лаки издала тихий смешок, после чего грустно улыбнулась.

«Не вышел ебалом, стал неформалом. (Солёный)», – было написано на листке. Эта цитатка Кира потом появится на камне, да и мы будем часто её вспоминать.

– Вот так собрались дать пизды Дьяку, а в итоге проводили Кира, – сказала Ирка, когда мы расселись у меня дома и пили водку с пельмешками вприкуску, как в старые добрые времена. – Жаль я этому дураку лично много чего не сказала.

– Каждый из нас ему многое не сказал, – буркнул Жаба. Он, казалось, переживал сильнее всего, и Лаки то и дело, подсаживалась к нему, чтобы утешить. Сам Жаба тоже изменился. Стал куда увереннее в себе и, как сказала Ирка, «симпатичнее».

– Живым говорить это надо, а не ушедшим, – ответил я и, выпив, поморщился. – Ромыч, закинешь еще пельмешки?

– Схуяли я всегда закидываю пельмешки? – рассмеялся он, на что Олег, важно надувшись, ответил:

– Ты их закидываешь с любовью. Пиздуй на кухню! Закусь почти закончилась, – велел он и рассмеялся. А потом охнул и, подскочив, вернулся с журналом «Dark City». – Бля! А помните, Кир сюда фотку свою отправлял?

– Да вот он, – хмыкнула Лаки, тыкая пальцем в фото улыбающегося Кира с гитарой. – «Передаю привет братанам с Окурка, Речки и Грязи. Кто хочет чиркануть – пешите. Солёный». Грамотей, блин. Ему много тогда девчонок написало.

– Я помню, как ты с ним оралась на эту тему, – кивнула Ирка и повернулась к Дим Димычу. – Димка тогда вас еле разнял. Чуть рожу ему не расцарапала.

– Было дело, – улыбнулся Димыч, наполняя стаканы. – Я тогда, блин, всю башку себе сломал, хули Солёный таким интересом у баб пользуется.

– А вот кто его знает, – рассмеялся я. – Теперь это тайна, которую хуй кто разгадает.

– Точняк, – хмыкнул Дим Димыч и поднял стакан. – Ну, за Солёного.

– За Кира, – хором ответили мы и снова выпили.

Декабрь 2015 года.

Зимой мама решилась продать квартиру. Одной ей там было тоскливо, почти все время она проводила у сестры, моей тетки, в деревне, поэтому небольшой семейный совет сел, покумекал и решил квартиру продать, а деньги отдать мне для погашения ипотеки.

Я приехал домой в декабре, чтобы забрать свои вещи и помочь маме с продажей остальных. То, что было нужно, тетка и её муж, дядя Слава, давно уже перевезли к себе. Но я забирал немногое: стопку журналов «Dark City», музыку, некоторые книжки и фотографии. А вытащив из шкафчика старый «Сименс», задумчиво повертел его в руке.

– Тоже продашь? – спросила мама, увидев, что я сижу с телефоном у шкафчика. Хмыкнув, я подключил зарядку и улыбнулся, когда на экран загорелся и появился символ зарядки батареи.

– Кому он нужен? – пожал я плечами. – Оставлю как память, наверное. Раз заряжается, значит, рабочий еще.

– Надо тебе всякий хлам тащить с собой, – проворчала мама, но сделала это по-доброму, с улыбкой на лице.

– Кто бы говорил, – я кивнул в сторону коробок с посудой, на что мама тут же заявила:

– В деревне все пригодится.