Нефритовая лошадь Пржевальского

– Такая, именно такая дикая лошадь и есть в реальности! Я один раз видел! – встрял тут опять Дондок Иринчинов. – Не печалься и не сумлевайся, Николай Михайлович! Сходим еще и на Лоб-нор, и лошадь дикую добудем! Когда вернемся на родину, вам все разрешат, так много вы всего полезного добыли! И денег дадут на следующую экспедицию, и до Лоб-нора дойдем!

– Если вернемся, – поправил печальный Пыльцов. – Надо говорить не «когда вернемся», а «если», мудрый ты наш Дидон!

– Ладно, ребята! Давайте попробуем хоть час-два поспать, ведь скоро опять идти. Надо попробовать поспать – а вдруг и заснем… И утром обязательно надо чаю попить, а то сил не будет, – прервал разговор Пржевальский.

Легли в два, но, кажется, никто так и не заснул. А к четырем часам уже встали, собрали аргал, вскипятили чай с дзамбой… Потом похоронили Фауста. Выкопали могилку, зарыли, постояли над ней вначале молча, потом заговорили…

– Всего за два месяца до конца путешествия помер! Все выдерживал три года – и холода страшные, и ливни, и жару, а пустыни этой не выдержал! Зиму такую ужасную с нами провел, а тут… – сокрушался Панфил Чебаев.

– Как можно это выдержать?! Здесь всюду безжизненность, молчание, долина смерти в полном смысле слова. Столь прославленная Сахара едва ли страшнее этих пустынь, а ведь они тянутся на многие сотни верст… Бедный Фауст – это действительно невозможно выдержать! – мрачный Пыльцов был почти в отчаянии.

– Эх, рано ты помер, Фауст, друг ты наш верный! Ведь домой идем… За два месяца дойдем, Николай Михайлович? – Иринчинов, как всегда, постарался и в тяжелой ситуации найти позитив.

А Пржевальский ничего не сказал, так и стоял – молча.

Совсем недолго задержались эти четверо возле свежей могилки: солнце уже поднималось, нужно было выходить. И пошли – по не успевающей как следует остыть горячей почве, под жаркими с утра и все накаляющимися солнечными лучами, обливаясь потом, скорбя по утраченному навсегда Фаусту – бедному, бедному другу! – тяжело ступая ногами в самодельных опорках из протершейся шкуры яка.

Глава 8. Возвращение и слава. В новый поход!

Хребет Хурху составляет северную границу наиболее дикой и пустынной части Гоби. «Вот мы и подошли к краю пустыни, – думал Пржевальский. – Узнать бы, как далеко простирается хребет… Монголы говорят, что к западу он идет до самого Тянь-Шаня… Неужели и впрямь так? Это уж будущие исследователи определят».