Нефритовые четки

– А, чётки, – понял князь. Стал перебирать их, ритмично пощёлкивая зелёными камешками, и вдруг хлопнул себя по лбу. – Эврика! С утра терзаюсь, как составить докладную записку по афганскому вопросу для его величества. Смолчать бесчестно – горячие головы втягивают страну в авантюру, а писать правду боязно, ведь англофобия государя общеизвестна. Так я вот что, я напишу отчёт о пребывании цесаревича в Первопрестольной и между делом изложу свою позицию по кушкинской экспедиции. Оно выйдет и прозрачно, и ненавязчиво. Ай да Долгорукой, ай да голова! Держите ваши чётки, Эраст Петрович. Они мне и в самом деле помогли с мыслительной концентрацией. Вы их почаще приносите.

Фандорин улыбнулся шутке, и разговор повернул на российско-английский конфликт, приняв столь специальный характер, что непосвящённому человеку разобраться во всех этих политических тонкостях и хитросплетениях было бы совершенно невозможно.

Но вечером, уже вернувшись к себе на Малую Никитскую и усевшись за окончательное доведение письма на высочайшее имя, Эраст Петрович вспомнил шутливые слова генерал-губернатора. Бумага была необычайно трудной, поскольку её составление требовало осторожности и такта – малейшая ошибка могла бы иметь для князя самые опасные последствия. Надворный советник то и дело останавливался, перечитывая написанное, и рука сама собой лезла в карман за чётками – поначалу чисто механически. Однако вскоре Эраст Петрович заметил удивительное обстоятельство: стоило ему несколько мгновений поперебирать нефритовые кругляшки, и головоломная фраза сочинялась сама собой, причём самым что ни на есть идеальным образом.

Это повторилось не раз и не два, так что в конце концов Фандорин, заинтригованный странным феноменом, вовсе отложил письменные принадлежности и уставился на чётки с пытливым интересом.

Вечер выдался чрезвычайно жаркий и душный, поэтому надворный советник устроился в высоком вольтеровском кресле у раскрытого окна, выходившего во двор, и раздвинул шторы. Снаружи, во дворе, было совсем темно, из соседского яблоневого сада доносился звон цикад. Эраст Петрович с удовольствием выпил бы чаю, но камердинер Маса, как обычно, отправился на романтическое свидание с некоей особой. Оберегая честь дамы, японец хранил её имя в тайне, но по крошкам и изюминкам, в последнее время то и дело выпадавшим из карманов сластолюбивого азиата, Фандорин вычислил, что Маса свёл-таки интимное знакомство с местной булочницей, на которую давно поглядывал с томлением и которой даже посвятил прочувствованное трехстишье:

Вокруг пышного цветка
Вьётся жёлтая пчёлка.
О, пьянящий аромат!

Так или иначе, слуги дома не было, самому же ставить самовар было лень, поэтому Эраст Петрович решил удовольствоваться сигарой. Пуская струйки синего дыма, пересчитал бусины. Получилось число, для Востока необычное – двадцать пять. Если б двадцать четыре, понятно: три восьмёрки, то есть трижды счастливая цифра, знаменующая счастье и долголетие. Но двадцать пять? Пятью пять – это что-то жёсткое, логическое, европейское.

Фандорин повертел чётки и так, и этак, даже зачем-то лизнул один камешек (благо в комнате никого не было), а потом ещё и понюхал. Никакого вкуса язык, разумеется, не ощутил, а вот запах был – едва уловимый, но всё же несомненный. Эраст Петрович узнал его. Пахло неподдельной, истинной древностью, как от византийских мозаик или развалин Колизея. Именно такой аромат источает время, когда его накапливается очень много: от сгустившегося времени веет покоем, прахом и немножко полынью.

Пальцы сами защёлкали шариками, и внезапно в голову пришла не вполне понятная мысль: двадцать пять – это трижды долголетие плюс единица. То есть больше, чем трижды долголетие? Что это может значить? Нелепица какая-то.

Вдруг раздался легчайший треск – это лопнула нитка, и камешки зелёным дождём посыпались вниз, но на пол не упали, потому что реакция у Эраста Петровича была отменной. Он моментально опустился на колени, подставил ладони ковшом и поймал все бусины кроме одной – той самой, двадцать пятой. Она ударилась о паркетный пол со странным чмокающим звуком и откатилась в сторону. Странно было не только непонятное причмокивание, которого никак не могло произойти при столкновении камня с деревом. Не менее удивительным показалось Фандорину и то, что донёсся звук не снизу, а сверху.

Коленопреклонённый Эраст Петрович поднял голову, обернулся и увидел, что в изголовье, где за секунду перед тем находилась его голова, подрагивает толстая короткая стрела, вошедшая в обивку кресла чуть не по самое оперенье.

Это загадочное явление до такой степени поразило надворного советника, что он сначала потряс головой, а уже потом высыпал шарики в кресло и выдернул из обивки пернатую гостью. Такие стрелы Фандорину уже приходилось видеть раньше – ими стреляют из маленьких, мощных арбалетов, какими с незапамятных времён пользуются профессиональные убийцы в Японии, Корее и Китае.