Поэтому незваный гость поменял всегдашнюю манеру одеваться, нарядившись вместо сюртука в поддёвку, покрыв голову не шляпой и не кепи, а картузом, и обувшись в сапоги бутылками. Ещё и бородкой оброс, что не только изменило его легко запоминающееся лицо, но и отчасти замаскировало главную примету – седые виски. Обнаружилось, что, хоть усы у Эраста Петровича по-прежнему черны, но в бороде седых волос предостаточно. Узнать в немолодом бородатом картузнике Кузнецове записного денди Фандорина было непросто.
Безусловно, после прошлогодних московских приключений было бы благоразумнее годик-другой вовсе не показываться в родных палестинах, но в этом вопросе Фандорин компромиссов не признавал. Считал, что на Россию у него не меньше прав, чем у великого князя и даже самого императора. Если необходимость или, как сейчас, научный интерес требуют твоего присутствия на родине, августейшим особам придётся потерпеть. Мало ли что они венценосные, а Фандорин нет. С венценосных, собственно, и спрос больше. Если живёте во дворцах, едите на золоте и все вам служат, так сознавайте свою ответственность. Увы, вряд ли в России когда-нибудь появятся правители, понимающие, что царствование – Крёстный Путь, а золотая корона – Терновый Венец.
Мысли подобного рода Эрасту Петровичу приходили в голову довольно часто, и каждый раз настроение портилось. Те из соотечественников, кто относился к монархии сходным образом, все сплошь желали революции и именовали себя социалистами. Фандорин в эффективность революций не верил, а к любым теориям, оперирующим понятиями «народ», «нация», или «классы-массы», испытывал необоримое отвращение. Это надо же додуматься – сгонять людей в кучи по тому или иному внешнему признаку! Низвести человека, который есть венец творения, образ Божий и целая вселенная, до социальной функции, до муравьишки в муравейнике!
Вот и ехал по широкой русской равнине некто Эраст Петрович Кузнецов, ни Богу свечка, ни черту кочерга, глядел в белое заоконье и чем дальше, тем больше хмурился, самоедствовал – в общем, вёл себя исключительно по-русски, а никак не по-американски.
Американец всегда, и уж особенно в день рождения, постарается придумать себе повод для оптимизма.
Быть может, отвлечься чтением?
Фандорин раскрыл захваченную в дорогу книгу («Крейцерову сонату»), но вскоре отложил. Направление, которое в последние годы принял гений графа Толстого, порой вызывало у Эраста Петровича раздражение.
На полочке стояло несколько томиков, припасённых железной дорогой для досуга г. г. путешествующих первым классом. Чтение всё было богополезное и душеспасительное, поскольку этим маршрутом обыкновенно ездили паломники к святым местам Севера. Внимание хандрящего пассажира привлекла книжица «Имена и именины» с перечислением дней памяти святых, краткими очерками их жизни и занятными комментариями по поводу христианских имён. Самое подходящее чтение для дня рождения.
Как ни странно, Фандорину никогда прежде не приходило в голову поинтересоваться, в честь какого святого он наречён столь малораспространённым именем. Стал читать – удивился.
Святой Ераст жил в первом столетии и принадлежал к числу семидесяти апостолов, призванных Иисусом на Служение помимо первоначальных Двенадцати. Родом он был не иудей, а грек (что для ранней поры христианства довольно экзотично), происходил из знатного рода и занимал высокий пост в городе Коринфе. Однако, следуя голосу сердца, покинул всё, пошёл по городам за святым Павлом и потом стал епископом не то в Палестине, не то в Македонии. Биографических сведений об этом полулегендарном муже древности почти не сохранилось. Согласно одной версии (палестинской), Ераст дожил до глубокой старости и почил в мире. Согласно другой (македонcкой), принял мученический венец во время Нероновых репрессий.
Палестинский исход Фандорину сначала понравился больше. Хотя… Он отложил книгу, немного подумал и пожал плечами: пожалуй, оба варианта не так плохи.
По поводу же своего имени прочёл следующее: по-гречески «эрастос» означает «возлюбленный»; оказывается, Эрастов делят на зимних и летних – по времени рождения. Зимний отличается беспокойным и независимым характером, надеется только на себя и идёт каменистыми тропами. Летний же легкорадостен, ничего не принимает близко к сердцу, существование его безмысленно и приятно.
Позавидовав летнему тёзке, Фандорин ещё некоторое время размышлял о своём имени.
Всё же маловероятно, чтобы отец нарёк его в честь Ераста Коринфянина. Покойный родитель был не набожен и к церковным традициям малопочтителен. Скорее всего назвал так от горечи – не простил младенцу, что тот стал причиной смерти своей матери, скончавшейся от родильной горячки. Бедняжку звали Лизой, а сына безутешный вдовец, стало быть, определил в Эрасты, то есть погубители. Нарёк, как проклял. Пройдёт двадцать лет, и жестокая тень карамзинской повести накроет Фандорина-младшего ещё раз. Жену тоже будут звать Лиза, и погибнет она опять из-за него, Эраста…