Нефритовые четки

Ездоки санного поезда предавались двум извечным российским удовольствиям – дорожному пению и дорожной беседе. Эрасту Петровичу подумалось: уж не из этого ли корня произрастает вся отечественная словесность, с её неспешностью, душевными копаниями и беспредельной раскрепощенностью мысли? Где ещё мог почувствовать себя свободным житель этой вечно несвободной страны? Лишь в дороге, где ни барина, ни начальника, ни семьи. А расстояния огромны, природа сурова, одиночество беспредельно. Едешь в телеге, почтовой карете или, того лучше, в зимней кибитке – сердце щемит, мыслям привольно. Как человеку с человеком по душам не поговорить? Можно откровенно, можно и наплести с три короба, ибо главное тут не правдивость, а обстоятельность рассказа, потому что торопиться некуда. Иссякнут темы для разговора – самое время затянуть песню, и тоже длинную, протяжную, да с немудрящей философией: про чёрного ворона, про двенадцать разбойников или про догорающую лучину.

В первых санях не пели – не та подобралась компания. Здесь разговаривали об умном. На Фандорина взглянули мельком и продолжили заинтересованную беседу.

– Что человек – не шибко сложная социальная машина, это мне давно понятно, – покачивал головой Крыжов. – Но ваша идея о биологической машине для меня внове. Это очень, очень любопытно. Да только не заносит ли вас?

– Нисколько, – отвечал доктор Шешулин. – И насчёт биомашины это не метафорически, а в самом что ни на есть буквальном смысле. Рацион питания – сиречь поставка извне химического сырья плюс внутриорганическая выработка гормонов полностью определяют и характер, и поступки, и личные качества. Благородный человек – это тот, у кого гормональный баланс хорошо отрегулирован, а с пищей в организм не поступает асоциальных и агрессогенных токсинов. Я, например, никогда не ем свежей убоины – это повышает уровень злости. На ночь никогда не пью чаю, но обязательно съедаю две морковки – помогает мозгу, находящемуся в режиме сна, самоочищаться от депрессии. Хотите, я вам скажу, чем объясняется предрасположенность северорусских старообрядцев к суициду?

Фандорин, собравшийся было отстать от передних саней, решил повременить – захотелось услышать ответ.

– Чем же? – хмыкнул Лев Сократович.

– Тем, что в их рационе много сырой рыбы. Строганина, которую они тут поедают в огромных количествах, хорошо стимулирует работу сердца, но в то же время замедляет выработку витапрезервационного гормона – это мой собственный термин. Я впервые описал витапрезервационный гормон в своей работе «Некоторые особенности функционирования гипофиза в свете новейших биохимических открытий». Статья имела огромный резонанс. Не читали?

Крыжов покачал головой.

– А вы, господин Кузнецов?

– Не имел удовольствия, – вежливо ответил Эраст Петрович, замедлил бег и десять секунд спустя естественным образом оказался подле вторых саней.

Там шла дискуссия до того оживлённая, что вынырнувший из темноты Фандорин остался незамеченным.

Дьякон обеими руками натягивал вожжи, придерживая коренника, который всё норовил догнать передние сани, но смотрел при этом не вперёд, а назад, на японца.

– И что же, коли живёшь по-божески, сызнова народишься в более высоком звании? Так по-вашему выходит? – заинтригованно выяснял он у Масы. – К примеру, я рожусь не дьяконом, а протоиереем, да? Ежели же и в протоиереях себя не уроню, то потом махну прямо в епископы? – недоверчиво засмеялся он.

Про буддийское перерождение душ беседуют, догадался Эраст Петрович. Настала очередь Масы миссионерствовать.

Для начала тот угостил собеседника леденцом, каковых имел при себе изрядный запас.

Потом вкрадчиво посулил:

– Мозьно сразу в епископы, есри отень-отень праведно будесь жичь. А твой поп родится дзябой, это я чебе обесяю.

– Отец Викентий? Жабой? – ахнул Варнава и закис со смеху. Потом смеяться перестал и задумался. – Что ж, и ваша вера тож неплохая, а наша православная всё-таки лучше.

– Тем рутьсе? Тем рутьсе? – загорячился Маса.

– А милосерднее. Больше человеку помощи от Бога, особенно если кто слабый. По-вашему как выходит? Коли душой хил и сердцем робок, так до пиявки поганой доперерождаешься. И никто тебя не укрепит, не поддержит – ни Иисус Христос, ни Матушка-Богородица, ни добросклонные ангелы? Страшно так-то, одному. Иисус Христос потеплее Будды вашего будет, с Ним и жить легче, и на душе светлее. Надежды больше.

Японец запыхтел, кажется, не найдясь, что на это ответить. В теологии бывший якудза был не силён.

Почувствовав, что оппонент дрогнул, дьякон перешёл в наступление.

– А то покрестились бы? – задушевно сказал он. – Вам бы от того хуже не стало, а мне счастье – живую душу к Христу повернул. Право, сударь, что вам стоит?

– Нерьзя. – Маса вздохнул. – У нас говорят: срузи князю, которому срузир твой отец. А есё говорят: исчинная вера в верносчи.

Тут призадумался дьякон.

Эраст Петрович не стал мешать богословскому диспуту, переместился к третьим саням, евпатьевским.

Это был целый домик на полозьях: обшитый войлоком, с крышей, над которой вился дымок из трубы, а в окошке горел свет.