Нефритовые четки

– Что ж со старушкой-то стряслось? – не утерпел Анисий, спросил вкрадчивым голосом. И подумалось: хорошо б порешили помещицу, да как-нибудь позагадочней – тогда получится, что не зря целый день пыль глотал.

– То есть как? Разве начальник вам не рассказал? – удивился Блинов, и пришлось сделать вид, что вопрос был задан не в прямом, а в риторическом смысле – как бы этакое размышление вслух, с самим собой.

– Никакая она была не старушка, – заметил земец. – Полагаю, лет сорока пяти и крепчайшего здоровья. А сын её, Сергей Гавриилович, и вовсе был богатырь, косая сажень в плечах. Настоящей древней баскаковской породы. Поэтому хоть Софья Константиновна и вписала приёмную дочь в завещание, но больше из умильности и непривычки к болезни, нежели…

Ворон так камнем и рухнул с небес на добычу.

– Вписала в завещание?

– Ну да. В прошлом году выпала Баскакова из коляски – лошадь понесла – и расшиблась. Хворала с неделю, а после поднялась и стала здоровей прежнего. Но пока болела, успела и причаститься, и завещание составить. Отписала всё, конечно, единственному сыну, а в конце сделала приписочку: мол, ежели сын помрёт, не произведя потомства, пускай перейдёт всё приёмной дочери Варваре. Больно усердно та ухаживала: примочки ставила, травки заваривала, ну и захотелось Софье Константиновне приятное ей сделать. Вот и вышел фокус…

Антон Максимилианович тряхнул вожжами, чтоб лошадь взяла порезвей – уже почти совсем стемнело, и в чаще начала поухивать какая-то злорадная птица неведомой Анисию породы.

– Что за фокус? – снова не утерпел молодой человек.

– Ну как же. Рассудите сами. В прошлый год, когда писалось завещание, Баскакова была свежая особа нестарых лет, хоть и с синяками по всей спине. При этом имела законного наследника, румяного подпоручика вот с такущими усами, а завещать, между нами говоря, особенно было и ничего. Месяц же назад одно за другим свершились три события – два прискорбных и одно отрадное, после чего всё переменилось… Крякушки, крякушки над болотом закултачили, – вдруг, прислушавшись, пробормотал председатель непонятное, и его лицо сделалось ласково-мечтательным. – Это местные утки, редчайшая порода. Тут много уникальных птиц. Крестьяне-браконьеры всех почти истребили, а теперь – нет худа без добра – никто на болото нос не суёт, вот крякушки и заплодились. Уже скоро, скоро можно будет побродить с ружьишком. У меня по ту сторону топи дом. Так, развалины родового гнезда. Всё в общественных трудах, не до хозяйства. Да и какое хозяйство. – Антон Максимилианович махнул рукой. – Бросил бы вовсе, если б не природа да не охота. Не увлекаетесь?

– Охотой? – поморщился Тюльпанов, недовольный девиацией от важной темы. – Нет.

– А я грешен.

– Вы помянули про прискорбные и отрадные события, – вернул Анисий недисциплинированного рассказчика к делу.

– Да-да. Сначала пришло горестное известие с Памира. Подпоручик Баскаков пал в стычке с афганцами. У Софьи Константиновны от потрясения случился сердечный приступ. А тремя днями позднее с ней произошло то самое. Ну, из-за чего вы сюда приехали.

Блинов понизил голос, хотя вокруг не было ни души, а Тюльпанов снова обиделся на шефа. Разве можно так некрасиво поступать с преданным помощником?

– Едва Баскакову схоронили, едва Варвара Ильинична вступила в права своего нежданного наследства, как разнеслась весть про железную дорогу.

– И что наследница? – полюбопытствовал Анисий. – Верно, ошалела от всех этих происшествий? Не было ни гроша, да вдруг миллионы.

– Сначала-то она скорее испугалась. Бросилась ко мне за утешением и поддержкой – я у ней тогда в первых конфидентах ходил. Надо вам сказать, что Варвара Ильинична прежде держалась самоотверженного образа мыслей. Хотела послужить народу и обществу, выучиться на учительницу или акушерку. Сколько раз мы с ней мечтали о том, как зацветёт наш скромный край, если только свершится какое-нибудь чудо – построят завод, или дальновидный промышленник решит осушить Гниловские топи, или некий богач, уроженец этих мест, отпишет в завещании на благоустройство родного уезда тысяч сто или двести… – Антон Максимилианович вздохнул, и Тюльпанов живо представил себе картину: несколько потрёпанный жизнью, но, впрочем, вполне ещё в соку общественный служитель и скромная, миловидная барышня, да тихие вечера, да старинная усадьба. Тут, пожалуй, и без романтического увлечения не обошлось.

– И что же? Разбогатев, Варвара Ильинична жертвовать на благоустройство уезда передумала?

– Не сразу, – ещё горше вздохнул Блинов. – Сначала уверяла, что ничуть не переменилась. Даже завещание написала: в случае кончины передаю всё принадлежащее мне состояние на пользу Пахринского общества…

– Ну, это пустая жестикуляция, – усмехнулся губернский секретарь. – От молодой-то девицы.

Председатель коротко оглянулся на московского гостя.