Его высокоблагородию
г. коллежскому советнику
Э.П. Фандорину
В собственные руки
Шеф,
Это письмо отправляю одновременно со вчерашним, так что прочтите сначала то, а потом уже это. Я ещё приписал в первое письмо про ночную прогулку по саду, про сумасшествие Крашенинникова и про крик, чтобы здесь не размазывать, а сразу перейти к описанию преступления.
Как я выяснил, добежав до дома, душераздирающий крик был произведён горничной Настасьей Тряпкиной, которая в половине третьего ночи заглянула в спальню хозяйки.
На вопрос, почему не спала и зачем заглянула, Тряпкина показала, что барышня вечером, отправляясь к себе, велела её пока не раздевать и обождать – якобы желала посидеть у окна и помечтать.
Горничная прождала больше часа. По её словам, находилась в коридоре и никуда не отлучалась. Правда, стояла не под дверью, а возле лестницы – там картинки по стенам развешаны, и Тряпкина, чтоб не скучать, их разглядывала. Однако божится, что в спальню никто не заходил, она увидела бы, да и дверь там со скрипом. Наконец, подумав, что хозяйка уснула в кресле, не раздевшись, горничная решила всё-таки заглянуть в комнату. Закричала, упала в обморок.
Вторым к месту убийства прибыл я, поэтому дальнейшее описываю по собственным наблюдениям.
Приблизившись к открытой двери спальни, я сначала увидел бесчувственное тело Тряпкиной и пощупал жилу у ней на шее. Когда стало ясно, что жива и видимых ран не имеет, я вошёл в комнату.
Вы знаете, шеф, я на службе видал всякое. Помните прошлогоднее убийство купчихи Грымзиной? Я тогда ничего, не оробел, даже давал следователю Москаленко нюхать нашатырь. А тут вроде ни крови, ни отрубленных частей тела, но ужас что такое.
Я лучше по порядку.
Убитая сидела в кресле подле раскрытого окна. Я сразу понял, что она совершенно мёртвая, потому что голова у ней висела на сторону, как, знаете, ромашка или одуванчик на надорванном стебле.
Сначала я совсем не испугался – ну, убили, и убили. Обычное душегубство, думаю, разберёмся. Даже когда зажёг лампу и увидел странгуляционную борозду на шее, особенного значения не придал. Ясно, соображаю: задушили. Хотя мне тогда уже чудным показалось, что полоса такая широкая. Душат-то обычно ремешком, шнурком, верёвкой, а тут багровый след в руку толщиной.
Первым делом я, конечно, сунулся к раскрытому окну. На подоконнике чисто. Спрыгнул вниз, посветил лампой. И тут мне стало так жутко, что я минуты две шагу не мог ступить, честное слово.
Там вокруг господского дома земля мелким песочком посыпана, чтоб после дождей лужи не застаивались. Так вот на песке был явственно виден струящийся след, который тянулся от окна спальни до кустов. Точь-в-точь такой же, как я видел давеча, под парусиной.
Шеф, вы меня знаете. Я в нечистую силу и всякую такую чепуху не верю, но откуда след-то мог взяться? Ну, предположим, что в Гниловском болоте завелась какая-нибудь гигантская тварь, в природе всякие чудеса бывают. Но как она в окно-то заползла? Невозможно!
Я, стыдно сказать, даже молитву прочёл в обережение от скверны. И только потом, малость успокоившись, стал рассуждать, как вы меня учили.
Ладно, думаю. А как бы это смертоубийство могло устроиться без сверхъестественных причин?
Предположим, что злодей спрятался в спальне заранее. Когда Варвара Ильинична вошла и села у окна, он подкрался сзади, удавил её, скажем, скрученным в толстый жгут полотенцем, а после спрыгнул на песок и изобразил след Скарпеи – поленом проволок или ещё чем.
Отпечатков ног там под окном много, целый день ведь ходят, но сами знаете, что на песке за следы, никакого от них проку.
Исправник, конечно, приехал, потом лекарь, уездный следователь. Последний совершенно пустой субъект. Ужасно обрадовался, что в Баскаковке находится ваш помощник, и с радостью взвалил всё расследование на меня. Говорит, у нас тут глушь, таких хитроумных преступлений отродясь не бывало, вы уж, Анисий Питиримович, того, не выдавайте. На вас вся надежда. Велел полиции меня слушаться и укатил, подлец.
Конечно, я понимаю, что вы при её императорском величестве должны состоять и отлучиться вам никак невозможно, но помогите хоть советом.
Я тут составил список подозреваемых.
Сначала те, кому выгодно. Это, конечно, Папахин и Махметшин. Первый просидел вчера до ночи, уехал за час до убийства. Экипаж у него однокольный англез, без возницы, так что поди проверь, правда ли Папахин домой уехал или нет. Махметшина привозил кучер, тоже татарин. Но ведь это такой народ – свой своего нипочём не выдаст. А выгода застройщикам от смерти Варвары Ильиничны вот какая – исправник объяснил. Поместье-то теперь остаётся без наследника. Закон даёт некий срок, чтоб могли сыскаться родственники, а коли не сыщутся, то выморочная недвижимость попадает во владение казны или, в данном случае, земства. На что земству лишняя морока с недвижимостью? Продадут тем же застройщикам, да много дешевле, особенно если сунуть нужному человечку тысячонок пять, много десять. Этак можно добрых полмиллиона выгадать. Шутка ли?
Потом приказчик Крашенинников. У этого мотивом может быть не корысть, а умственное расстройство. Старик явно не в себе, баскаковский род для него, прямо как Аллах для магометан, а убитую он, судя по всему, презирал и даже ненавидел.
Ещё остаётся петербургский учёный, Владимир Иванович Петров. Ведь это именно он откопал и красочно расписал легенду про Скарпею. Но зачем собирателю фольклора изводить Баскакову, а после её приёмную дочь, непонятно.
Больше мне пока ничего на ум не приходит.
Горничная Тряпкина, садовник и дворник собрали вещи и ещё засветло ушли из Баскаковки прочь. В каморке под лестницей проживает конторщик Серегин, но с ним приключилось вот что. Утром был само хладнокровие, к гибели хозяйки отнёсся спокойно, разглагольствовал передо мной про бессилие смертных человеков пред волей Провиденции. А вечером, когда полиция уехала, ворвался ко мне весь зарёванный, в платок сморкается, кричит: жизни себя лишу. Знаете из-за чего? Кошка у него сдохла. Дряни какой-то в саду наелась и околела. Ужас как убивался – валериановыми каплями пришлось отпаивать. Уеду, сказал. В Австралию или Бразилию, потому что не желаю проживать в одном полушарии с отравителями и злокозненными гелиогабалами. Собрал сундук, прихватил хозяйский бронзовый светильник в виде Мефистофеля – «для меморабилии» – и отбыл в неизвестном направлении.
Я в доме остался один. Ничего, воспитания я простого, обслужу себя сам.
Прилагаю копии осмотра места преступления и патологоанатомического заключения, изготовленные по моему распоряжению исправником и лекарем.
Жду ответа и совета,
Ваш Тюльпанов.
А г-ну Масе нижайший от меня поклон.
24 августа 1888 г.
