Нефритовый голубь

Обследование, произведенное чинами, дало поистине ошеломляющие результаты. Бездыханное тело полковника было найдено в той огромной печи, которою я видел краем глаза во время недавнего визита к пророку. Полицейские обнаружили труп в специально устроенном лазе, охватывавшем по периметру топку печи. Этот лаз, собственно, и создавал большие ее габариты.

Вместо левого глаза на лице Михаила Александровича была ужасная рана…

Да, его лишили жизни точно таким способом, как и всех тех людей, о чьих смертях я прочел в субботу, в «Русских ведомостях».

Само собой, что Али Магомедда обвинили не только в убийстве полковника, но и этих несчастных. Для такой постановки вопроса имелись более чем веские основания. Во-первых, тело в лазе вокруг печки. Во-вторых, недвусмысленное признание самого пророка в ссоре с полковником. Наконец, сам лаз, который Али использовал для того, чтобы прятать свои жертвы.

Здесь, кстати, отыскали несколько волос, не принадлежавших полковнику. Значит, прежде там было сокрыт еще чей-то труп. Следователь считал это вполне доказанным.

***

На следующий день, в среду, Тертышников пригласил Эльзу в полицейское управление для того, чтобы отдать ей вещи, найденные у убитого. Я в те тяжелые для сестры дни неотступно сопровождал ее всюду, куда бы она не выходила из комнаты. Разумеется, что не отклонился от исполнения родственного долга и на сей раз.

Следователь сидел в своем обтянутом черной коже кресле. Обычно непроницаемое лицо Тертышникова выражало неподдельную скорбь. Над головой офицера висел портрет Государя-Императора, написанный, несомненно, даровитым художником. Николай II строго смотрел на стол, на котором находились вещи покойного, и одновременно с подлинно отеческим состраданием – на убитую горем вдову.

Надо признать, что Подгорнов был человеком редко встречающегося ныне спартанского склада. В отличии от тех, кто таскает с собой множество бесполезного барахла, даже когда ненадолго отлучается из дома, полковник всегда брал с собой лишь самое необходимое.

Перед нами лежали бумажник, массивные золотые часы-луковка с длинной цепочкой, пара бриллиантовых запонок из магазина Кузнецова, батистовый, сверкающий чистотой носовой платок, маленький флакончик одеколона «Тезия» (парфюмерия А. Мемерсье), набор зубочисток, две коробки папирос «Дядя Ваня», а также приглашение на IX международный конгресс по прикладной химии (наука эта составляла долгие годы единственное хобби полковника).

Плачущая Эльза брала эти предметы один за другим, прижимала их к своему страдающему, доброму сердцу. Я ласково держал руками вздрагивающие от рыданий плечи сестры, периодически обращаясь к ней со словами утешения. Впрочем, помимо естественного, глубокого своей неподдельностью сопереживания я испытывал немалое удивление из-за того, что среди предметов не было любимой перьевой ручки полковника: нефритовой, увенчанной фигуркой голубя.

Михаил Александрович, насколько я знал, никогда не расставался с ручкой. Куда же в таком случае она могла деться?

Пропажа ручки была бы вполне естественной, если бы наряду с ней исчезло и все остальное. Тогда стало бы ясно – покойного ограбили. А тут… Мое недоумение крепло.

Эльза немного успокоилась. Прикусив губу, она собрала вещи полковника в свой ридикюль. Тертышников, чьи крошечные глаза, в свою очередь, заметно увлажнились, подошел шаркающей походкой к Эльзе – еще раз выразить свои соболезнования. Слова его снова вывели мою несчастную сестру из состояния крайне шаткого равновесия.

Она разрыдалась и в истерическом припадке вцепилась руками в профессорскую бороду доблестного следователя. Эльза громко заголосила, ноги ее неожиданно свела судорога, и она почти повисла на бороде Тертышникова, который, впрочем, держался мужественно, можно сказать, стойко. Благодаря, видимо, присутствию за своей спиной портрета обожаемого монарха, его незримой, но очень значимой поддержке.

Автору этих строк пришлось потратить немало сил, успокаивая свою бедняжку-сестру. Наконец она смогла собраться с силами. Я взял ее под руку. Мы покинули здание полицейского управления.

Тогда я еще полагал, что полковник по какой-то нелепой случайности оставил нефритовую ручку в кабинете, когда собирался к Али Магомедду. Сразу после того, как мы очутились дома, и я сдал Эльзу на руки нашей матери, я пытался отыскать эту пишущую принадлежность в кабинете Подгорнова.