Нефритовый голубь

Тертышников грозно возвышался посреди комнаты, взирая на прачечника. В руке экс-следователь держал кусок желтого халата и разорвавшуюся цепочку, которую он, очевидно, содрал с шеи китайца.

К цепочке же был прикреплен предмет, мгновенно приковавший мой взгляд: нефритовая ручка с головкой в виде миниатюрного голубя.

С этим, однако, я решил разобраться после. Сейчас было не до того.

– Я убью тебя, советский шпион, – провозгласил Тертышников и снова пошел в атаку.

Я попытался было преградить ему путь, но бывший полицейский проскользнул мимо, проявив при этом, надо отдать ему должное, проворство, достойное неплохого нападающего в американском футболе. Оказавшись рядом со скамейкой, на которой тяжело дышал Фун-Ли, Тертышников несколько раз ткнул его кулаком.

– Получай, нехристь, получай красный шпион! – прозвучал исполненный праведного гнева голос экс-следователя.

Китаец, дабы как-то защититься, сдвинулся в сторону, поднял руки, окровавленное полотенце свалилось с его груди.

Тертышников не являлся бойцом хорошо подготовленным к рукопашным поединкам, но в тот момент он был крайне воодушевлен и, вероятно, изрядно поколотил бы прачечника, если бы я не подоспел китайцу на выручку.

Схватив экс-следователя за пояс, я с трудом оттащил его назад. Сдерживать его стоило немалых сил: душевная болезнь подпитывала энергией темпераментно вырывавшегося из моих объятий Тертышникова, вознамерившегося наконец покончить хотя бы с одним из бесчисленной когорты смертельно ненавидимых им людей.

Между тем, китаец, обвиненный бывшим полицейским в принадлежности к Красной армии в прошлом и в шпионаже в пользу СССР в настоящем, слабым голосом действительно больного человека пролепетал:

– Верно, после революции, господин Феллер, когда в России бардак начался, меня многие пытались мобилизовать. Красным это удалось. Вот и определили в 1919 году в интернациональную часть. Но я потом, конечно, сбежал от них. Зачем мне было воевать за этих варваров? Они же европейскую культуру уничтожали, столько хороших людей погубили.

Право слово, объяснение звучало вполне логично. По крайней мере, для меня. Бог с ним, с Фун-Ли, что не сообщил мне об этом при первой встрече. Известно же, как здесь, в эмиграции, относились, да и относятся по сей день к тем, кто хотя бы один час провел «по ту сторону» линии фронта.

Тем временем экс-следователь присмирел, перестал дергаться и попросил меня:

– Отпустите меня, пожалуйста.

Я уже привык за этот день к резким переменам в состоянии Тертышникова и выполнил данную рекомендацию, питая на основании накопленного опыта надежду, что теперь он пусть недолго, но будет вести себя как подобает.

– Хорошо, только не смейте больше прикасаться к китайцу, – предупредил я бывшего офицера полиции и, повернувшись к Фун-Ли, перед которым чувствовал себя крайне неловко, продолжил. – Прости, что привел его к тебе.

Однако, сыну Поднебесной, кажется, было не до моих извинений. Он корчился от боли, закрывая рукой кровоточащую рану на груди.

Тертышников же, действительно, не буянил, когда я отпустил его. Но весь облик экс-следователя красноречиво свидетельствовал о том, что полученные от китайца разъяснения нисколько не удовлетворили его. Маленькие глазки бывшего офицера смотрели на прачечника с подозрением, их обладатель то и дело нервно покусывал нижнюю губу.

– Ладно, – произнес Тертышников притворно ласковым голосом, обращаясь к прачечнику, которому, похоже, немного полегчало. – Если ты честный китаец, скажи, откуда у тебя эта огнестрельная рана? Я ведь имею опыт в таких делах, сразу, когда полотенце упало, определил, что тебя продырявили из пистолета.

В чем-чем, а здесь экс-следователь был абсолютно прав. Свидетельствую, как ветеран, с честью прошедший две жестоких войны.

– Со мной произошел несчастный случай в прачечной, напоролся случайно на гвоздь, – глядя прямо в лицо Тертышникову, сказал Фун-Ли.

– С каких, интересно, пор в аккуратных китайских прачечных в самых неподходящих местах торчат ржавые гвозди? – ехидно поинтересовался бывший офицер полиции.

Да, теперь он действовал, как профессионал. Конечно, он не имел права допрашивать китайца, но я не торопился вмешаться, поскольку Тертышников не буйствовал, а Фун-Ли определенно что-то скрывал. Правильность моего поведения подтвердил следующий вопрос экс-следователя, обращенный к китайцу:

– Объясни мне, что ты делал возле клуба, после посещения которого был убит генерал Кузьмин. Я был на том вечере, ушел одним из первых, и приметил неподалеку от здания твою характерную желтую физиономию.

Точно, экс-следователь почтил тогда клуб своим присутствием. Теперь-то я понимал, зачем: пытался выведать, есть ли что-либо компрометирующее (на взгляд Тертышникова, разумеется) в биографии Кузьмина.

Видимо, на вечере бывший полицейский и узнал о некоторых деталях поведения доблестного генерала в 1917 году. Верно и другое: в клубе он не задержался: представился Кузьмину, покрутился возле него и был таков.