Нефритовый город

Говорят, Лан попал в засаду вооруженных автоматами Горных, они не сумели его застрелить, но утопили в бухте. Вот и все, что знал Анден – и, похоже, все это знали. Убийцы Лана остались неизвестными. Кем бы они ни были и что бы ни случилось в тот вечер, Анден не сомневался, что у них ничего бы не вышло, если бы Лан был самим собой. Если бы не его ранение, взвинченность, подпитываемая наркотиком, – таким видел его Анден в последний раз. Если бы Анден пошел к Хило, как собирался, или рассказал все Шаэ тем вечером после рельбола, возможно, они убедили бы Лана носить меньше нефрита, пока ему не станет лучше, и не полагаться на «сияние» как на костыли, или, по крайней мере, не оставили бы его в одиночестве…

– Эмери, – подтолкнул его кто-то. – Иди же.

Анден поднял голову. Грандмастер Ли уже закончил речь и объявил победителей индивидуальных состязаний, а потом назвал фамилию Андена. Теперь грандмастер ждал его, чтобы вручить награду, с каждой секундой задержки уголки его губ сердито опускались все ниже.

Анден поспешил к нему и прикоснулся ладонями ко лбу, склонившись в извинении. Награда для Первого ученика была желанна и велика – нефритовая серьга в церемониальной шкатулке, обтянутой зеленым бархатом. Камень прикрепят к его тренировочному браслету, и если он успешно пройдет финальные Испытания, то покинет Академию с четырьмя нефритами – максимум, который можно получить в Академии. Анден взял шкатулку, снова поклонился и вернулся на место. Он не ощущал восторга, лишь мрачное облегчение.

Грандмастер Ли сказал что-то еще по поводу предстоящих Испытаний и что будущие Зеленые Кости должны особенно хорошо готовиться в нынешние времена раздоров и неопределенности, а потом пожелал ученикам удачи и объявил предварительные Испытания закрытыми. Анден направился обратно в общежитие, но неподалеку кучковались одноклассники, и он услышал голос Лотта.

– Коулы обманываются, если считают, что получат в этом году много Пальцев из Академии, – говорил Лотт. – Уж точно не в то время, когда следовать за Штырем означает пойти на корм червям.

– Да, никто не считает Маика таким же сильным Штырем, каким был Коул, – признала Пау.

– Патрулировать улицы и собирать дань – это одно, – согласился Хейке. – Даже поединки на чистых клинках не всегда заканчиваются смертью, если соперник сдается. Но сражаться с вражескими Зелеными Костями, более опытными и с большим количеством нефрита, желающими снять камни с твоего трупа? Это совсем другое.

– В хорошие времена все хотят быть Пальцами, хотя бы пару лет. Этим ты заслужишь уважение, даже если не завоюешь нефрит и не станешь Кулаком. Но настоящая война? – Лотт глумливо повысил голос. – Они обнаружат, что не все кругом так глупы и жаждут нефрита, как…

Он не закончил, потому что Анден с разбега врезался в кружок одноклассников. Он сам не знал, почему так поступил – он уже слышал подобные разговоры и никак не реагировал, но теперь стиснул челюсти и кулаки, зажав драгоценную шкатулку с выигранным нефритом в руке. Когда Анден налетел на Лотта, остальные остолбенели.

– Мне надоело выслушивать от тебя это дерьмо. – Он не меньше остальных поразился отвращению в собственном голосе. – Трус, думающий во время войны только о своей шкуре, а не о клане, не заслуживает носить нефрит.

Все опешили. Они никогда прежде не видели его в такой ярости, за все восемь лет. Но после смерти Лана многое изменилось. Теперь все не так, как во время тайфуна, когда они были в зале для собраний – тогда Анден считал, что у кузенов все под контролем и ему нет нужды встревать.

Даже несмотря на горе, Анден заметил, что Лотт Цзин за несколько недель не перемолвился с ним почти ни словом, как будто избегал его. И теперь, когда у Лотта отвисла челюсть от удивления, Анден испытал обжигающий порыв жестокого удовольствия. Почему Лотт всегда так эгоистичен? Он что, думает, будто кроме него никто не боится за жизнь или не хочет, чтобы все было по-другому? Да как он смеет говорить с таким высокомерием, словно может с легкостью бросить клан и убраться восвояси?

Рот Лотта резко захлопнулся.

– Я чем-то тебя обидел, Эмери? – он произнес фамилию Андена, по-эспенски растягивая слоги, подчеркивая ее иностранное звучание. – Я и не представлял, что тебя так задевает, когда кто-нибудь сомневается в действиях клана или в величии семьи Коулов. – Глаза Лотта блеснули. – Может, ты и Первый ученик, но никто из нас пока что не принес клятву и не получил назначение. Ты не можешь указывать нам, что делать и о чем разговаривать.

– Мы ученики восьмой ступени, – выпалил Анден. – Равнинные полагаются на нас. Младшие классы равняются на нас. Такие разговоры подрывают авторитет клана, а ты к тому же болтаешь посреди поля, где все тебя слышат. – Он швырял обвинения со все возрастающей яростью. Сомнения – как вирусы, легко разносятся из уст в уста. – Твой отец – Кулак, тебе и самому стоило бы это знать.

– Не говори, что я должен знать, и не упоминай моего отца, – огрызнулся Лотт, и в воздухе повисло опасное напряжение.