Сначала, должно быть, он спал без сновидений, потому что вынырнул в реальность из краткого мига забытья. Потом Натан понесся вниз по крутящемуся тоннелю, попутно пытаясь определить, проносится он мимо тех же планет и галактик, что и в прошлый раз, — или уже иных. Мальчику пришло в голову, что тоннель похож на некую червоточину — если, конечно, представить, что червоточина может соединять не только различные точки пространства, но и пространства в различных мирах. Мимо промчалась планета, красная от окутавших ее бурлящих газов; под ногами — если таковые имелись у сознания — бушевали бури масштабов целых континентов, громадные кольца стремительно неслись на него. Вдруг впереди выросла стена — холодная мертвенная поверхность, испещренная кратерами, словно мир покрыла запущенная угревая сыпь. Но и она промелькнула, уйдя в сторону, — и все еще больше ускорилось. Звуки слились в неясный пульсирующий гул, словно далекий вой ветров, хотя Натану почудилось, что, если замедлить движение, можно расслышать в этом шуме музыку. Потом ослепительно вспыхнул свет, заставив мальчика зажмуриться, последовал беззвучный удар: он всем телом столкнулся с атмосферой, местом назначения и собственной сущностью.
Открыв глаза, Натан огляделся. Теперь он почувствовал себя еще более реальным, чем когда-либо прежде, и ощутил эту разницу моментально: как будто его собственный мир был неким сном, а здешний — реален. Натан осознал, что больше не сможет перемещаться с места на место: он застрял. Застрял в самом себе, скованный реальностью. Наверно, он должен был почувствовать ужас, однако мальчик слишком увлекся размышлениями о том, куда угодил.
Натан оказался в какой-то сложной системе сообщающихся круглых комнат. Он сидел на изогнутом диване в самой большой из них; на полу лежал круглый коврик, а вокруг в непроизвольном порядке были расставлены различные любопытные предметы мебели — тоже круглые, или изогнутые, или каплевидные. В помещении не было внешних окон: свет, как обычно на Эосе, переливался оттенками розового, абрикосового и бирюзового, наполняя ими все вокруг. В соседней комнате стояло некое подобие кровати; еще из одной, отгороженной щитом из рельефного стекла, доносились звуки бурлящей, пузырящейся и плещущей воды. «Похоже на спальню, совмещенную с ванной, — подумал Натан. — И в ванной кто-то есть». На миг едва не возобладал инстинкт спрятаться — только теперь мальчик уже не мог этого сделать. Теперь Натан находился здесь, реальный и беспомощный.
Он почти не удивился, когда стеклянная загородка отъехала и из ванной вышла Халме.
На ней был свободного покроя халат, по странному совпадению тоже не застегнутый, как и тюремное одеяние Кванжи. Все тело Халме светилось золотистой нежностью и обладало всеми подобающими выпуклостями и ложбинками, а из-под мягкого покрова кожи и плоти не торчали косточки. Натану она показалась похожей на статую в стиле арт-деко, что он как-то видел у Ровены в магазине: неестественно высокая и стройная, удлиненная до неимоверного совершенства. Мальчик судорожно вздохнул, не в силах оторвать взгляд, забыв о смущении: так обычно любуются красотой, но не женственностью.
— Извините, я…
— Кто?.. — Халме запахнула халат — чисто машинальным движением. Она тоже не могла оторвать взгляда от Натана. Глаза ее, очень темные, посверкивали искрами скрытых цветов. — Кто ты? Как ты сюда попал?
— Меня зовут Натан.
— Ты очень маленький. Какой ты расы — и с какой планеты? Ты беженец? — По ее встревоженному и озабоченному виду Натан понял: она боится заражения, которое переносят беженцы.
— Я человек, — ответил мальчик. — С Земли. Это далеко отсюда: в другой вселенной.
Халме слушала его, не перебивая, и Натан продолжил:
— Я маленький, потому что мне тринадцать лет. Я еще расту. Вообще-то я не такой уж и маленький для своего мира, там люди ниже. Но я еще подрасту. Для своих тринадцати я высокий.
Ее лицо преобразилось, смягчившись. Потрясение миновало.
— Ты
Натану вспомнились слова Эрика о том, что здесь дети не рождались много сотен лет. И… еще о том, что Халме безуспешно пыталась зачать, пока магия не сделала ее чрево бесплодным.
— Да, — ответил мальчик.
Халме захлестывали чувства; по лицу словно пробегала рябь, каждый раз меняя его выражение. Она подошла ближе, потянулась и дотронулась до него, коснулась щеки.
— Ты мог бы быть моим сыном. Не так уж ты отличаешься от нас. Лицо у тебя… неправильное. Не той формы. Слишком короткое и широкое, слишком низко вот здесь, — она провела пальцем по его брови, — и все же мне ты кажешься красивым.
Натан отметил про себя, что Халме поверила ему без всяких расспросов, без тени сомнения.
Мальчик смущенно заметил:
— Я тоже думаю, что вы красивая.