Нефритовый слоненок

Время шло. И чем дальше, тем больше ширилась трещина, расколовшая маленькую семью принца Чакрабона. Катя часами смотрела на нешумную улицу, думала, как жить дальше, и ничего не могла решить. Бедная голова! Счастливы умеющие не думать, умеющие погрузиться в нирвану. И разум освобождается от неудовлетворенности. Хорошо бы не существовать.

Но не так, чтобы умереть. Это грубо, грязно… Равно, душные чужие пальцы будут прикасаться к телу, одевая и укладывая в гроб. Нет. Если бы, как Мавка, сказать Подземному призраку: «Возьми меня! Забвения хочу!»

Но надо было что-то делать. Катя написала Леку, чтобы он или отказался от Джавалит, или дал ей развод. Он попросил отсрочки, не зная, как поступить.

Намарона неназойливо, но горячо просила хозяйку не добиваться развода: «Сиамцы говорят: построив свой дом, ты должна жить в нем больной или здоровой, пока он не разрушится. И еще: мужчина – падди, а женщина – кау[4]. Это значит, что кау нельзя посадить, как падди. Если уж ты родилась женщиной, у тебя может быть лишь один дом и муж. Хороший он или плохой, надо с ним мириться…» Но это невозможно! А как же Ежик? Задиристый и ласковый, родной, маленький… Писали, что он дружен с Джавалит. Она каждый день приезжает в Парускаван и играет с ним. Конечно, он общительный мальчик, привык, что его все любят, и отвечает людям тем же. Не все понимает, но из детской дипломатичности про свою кузину Джавалит не пишет. Ежика Кате не отдадут Что такое она против наследного «небесного принца»? Против королевы-матери и всего клана Чакри?.. Пыль под ногами благословленных богом…

Воскресный вечер рассыпал последние желтые лучики.

Ежик, Чакрабон и Джавалит ужинали. Днем долго купались, играли в теннис. Устали. У Ежика глаза слипались. Только Джавалит еще могла посмеиваться:

– Ноу, а Ноу, не правда ли, крошка Рамайя очень мила? Ну скажи! Неужели тебе никто не нравится? Не может же быть такого!

Ежик смущался:

– Некогда мне девчонок разглядывать. Да и негде. Училище – дом, дом – училище…

– Ой ли? А у бабушки? Возле нее всегда полно девчушек.

– Джавалит, оставь парня в покое, – вступился Лек. – Не красней, Ноу. Она шутит.

Ясно, что шутит. И пусть. Ежик и не думал обнажаться. Он вообще не имел ничего против кузины. Когда она была рядом, и отец светлел, становился веселым, каким Ежик его давно не видел. А пусть Джавалит и насовсем бы к ним переехала. Ежик ей прозвище придумал: Колокольчик. Так и звал про себя. Но только, конечно, не вместо мамы. Мама есть мама. Она лучше всех. Но у дедушки было четыре жены, а у прадедушки много-много. Пусть были бы и мама и Колокольчик.

Тут прискакала Нана. Схватила с блюда конфетку.

– Фу, какая ты невоспитанная, – пристыдила ее Джавалит.

Нана не обратила на это никакого внимания. С возрастом у нее характер стал невыносимым. Только Катрин и слушалась.

Теперь потянулась за долькой апельсина и чуть не перевернула вазу с цветами.

– Нана!.. Грязными руками!.. На вилочку. – Джавалит вложила ей в ладошку фруктовую вилочку, погладила по голове и, попытавшись повернуть ее к себе, задела, прижала больное Нанино ушко.

Обезьяна дернулась, заверещала и отшвырнула вилку изо всех сил.

– Ох! – Ежик закрыл руками лицо.

– И-и-и! – Нана, скривившись, схватилась за ухо.

– Сын! Ноу! – метнулись к мальчику перепуганные Лек и Джавалит.

Он тряс головой, постанывая. «Неужели глаз задет?» – сжалось сердце у Чакрабона.

– Сынок, малыш… Ну давай-ка посмотрим, что там у тебя?

Ему с трудом удалось оторвать ладонь Ежика от лица. Вздохнул с облегчением, вытер салфеткой измазанную щеку.

– И ничего страшного…

Совсем рядом с глазом выступили две алые капельки.

– Джавалит, дай, пожалуйста, йод. Вон в том белом шкафчике… Все, Ежик, все… Джавалит, подуй на ранку, пока я мажу…

Джавалит, все еще бледная, гладила мальчика по плечу, заглядывала в глаза, забыв на время о виновнице переполоха.

А обезьянка вовсе не чувствовала себя виноватой, сидела, поскуливая и трогая ушко.

– Вот паршивка! – шагнул к ней Лек.

– Папа, оставь Нану, она ни при чем, ей и так больно, – защитил мамину любимицу Ежик.

– Ну ладно, кажется, все обошлось. – Лек протянул Нане орешек. – Джавалит, ты больше, на всякий случай, не прикасайся к ней. Она стала злопамятной, иногда просто невыносимой, но мы ее простим. Помнишь наводнение? Нана тогда упала в воду, нахлебалась. Было не до нее. Сразу не вытерли. В ушке вода осталась. Застудилось. Теперь воспаляется время от времени.

– Значит, я во всем виновата, – убитым голосом проговорила Джавалит. – Ну, Ноу, миленький, что тебе сделать? Хочешь, новый велосипед подарю? Или моторную лодку? А хочешь, тоже мне сделай больно. Ну ударь…

– Только этого еще не хватало! – нахмурился Чакрабон. – Довольно… Единственная просьба: Джавалит, проследи сама, чтобы завтра вызвали ветеринара. А впрочем, нет… Я увижу Вильсона, и он не откажется выписать ушные капли для Наны. Он ее любит. – И, помолчав, добавил: – Ты не виновата. Никто ни в чем не виноват…