Нефть

— Но у него есть план. И для этого потребовался ты.

— У него есть теория. А она — стоит десятка моих планов.

— Ладно, будем считать преамбулу законченной. Итак, чего хочет от нас и что предлагает взамен Энтони Паттерсон? Любопытно, кстати, кто-нибудь из его товарищей по партии, включая дружное техасское семейство и Дика, знает о вашей встрече?

— Полагаю — нет. Прежде всего — этого вряд ли хотел мистер Паттерсон. А потом — я слишком мелок.

— А я так полагаю — наоборот, мистер Паттерсон этого хотел. И получил. Другое дело — зачем? Но это ты сейчас мне расскажешь, парень. Недаром же я отказался от сигары у президента.

— Итак, теория. Я бы назвал ее «теорией психов». Или вариантом номер два. Видите ли, Дон, мистер Паттерсон полагает, что и их, и наш план по установлению контроля в нефтедобывающих — ну, я имею в виду и газ тоже — регионах провалятся. Каждый в свое время.

— Это еще почему?

— Касательно республиканцев — сказано было довольно мало.

— Еще бы! Его задача была — выкачать информацию из тебя, а не подарить тебе пару-тройку республиканских тайн.

— Нет, Дон. Это с неизбежностью военный путь, в крайнем случае — формат прямого государственного переворота, пусть даже такого мягкого и бескровного, как у Саудитов. Впрочем, Саудиты скорее исключение, которое доказывает правило.

— Ну, это исключение вдобавок активно пользует нашу банковскую систему, потому говорить об исключении в чистом виде не приходится.

— Тем более. Итак, способ работает только некоторое время, а потом заходит в тупик. И начинается масштабная резня. Мы политики — и смотрим на это несколько иначе. Иными словами, мы понимаем, что любая бойня в какой-то момент заканчивается, просто потому, что все убивают всех.

Ну, почти. И все рушат — все. И тогда — на ровном, пустом, обезлюдевшем месте — удобно и просто строить что угодно. Вернее, что нужно нам.

— У тебя есть зеркало, Стив?

— Зачем вам зеркало, сэр?

— Хочу убедиться, что у меня не растут рога, а изо рта не вырываются языки пламени.

— С вами все в порядке, сэр. Это называется профессиональной деформацией, ну, вроде как у хирурга, который просто не имеет права жалеть человека на операционном столе. Кончено, мы хотим добра и — в конечном итоге — стремимся построить на том пустом безлюдном месте нечто, соответствующее вечным ценностям. Но потом. А сначала, чтобы можно было построить, — нужно подготовить площадку. Это закон жанра, сэр.

— А он, этот великий Энтони Паттерсон, конечно, покрыт одеянием из белых перьев, и над головой у него сияет этот магический круг.

— Нимб, сэр.

— Значит, сияет.

— Нет. Но он нефтяник — его задача, чтобы нефть добывалась, перерабатывалась и поступала в производство, и этот процесс должен происходить постоянно. Потому — его устраивают только стремительные победоносные войны. А таковых теперь уже не случится. Я писал об этом меморандум, если помните.

— Помню. Но восточные войны — это удел республиканцев. Мы решили — и между прочим, не без твоих аналитических выкладок — что работаем в России. И, собственно, работаем. И почему — скажи на милость — должен провалиться наш план?

— Потому что это Россия.

— О, вот только не надо про загадочную русскую душу. Слышали. Знаем. Преодолели. Разгадали. Это все?

— Он называет ее — Россию — местом, где ломаются машины. Я бы сказал, не машины, а наши отлаженные системы политтехнологии — кадровые, выборные, медийные. Он говорит, что они другие.

— Пришельцы.

— Нет, но ментальность — согласитесь — нельзя сбрасывать со счетов.

— Любая ментальность имеет цену.

— Согласен. И тем не менее, давайте рассмотрим несколько примеров…

— Давай не будем. Потому что каждый останется при своем. Я, президент и Мадлен.

— Разумеется, Мадлен. Я вот что вспомнил. Когда еще только шли баталии за приведение Ельцина к власти в России, она попросила меня написать краткую историю политических заговоров в России в XX веке.

— Думаю, это нужно было не для Ельцина, а для ее диссертации.

— Ну, не важно. Пусть бы она читала мои записки на ночь, вместо снотворного. Мне все равно. Потому что мне было интересно.

— И что, ты написал в итоге?

— Нет.

— Нет?

— В классическом варианте — невозможно, в принципе.

— Почему?

— Я расписал, разумеется, но она тоже спросила.

— Потому что ты пишешь сплошную заумь.

— Пусть так. Она спросила. А я попросил разрешения сначала самому задать ей вопрос.

— И что же ты спросил?

— Я спросил. Вернее, я сказал — ну, оглянитесь вокруг себя, вы же знаете Россию, как никто в Белом доме, вы жили в этом обществе, можно сказать, что оно известно вам так же хорошо, как путь от спальни до кухни в собственной квартире.

В своих обыкновениях, традициях и привычках — оно неизменно и однородно, как монолит. От люмпенов до элит. Так ли это? Она кивнула.

— Вы всерьез полагаете, что в случае действительного заговора он не рассыплется на втором (ладно, пусть третьем!) этапе подготовки, потому что кто-то обязательно провалит свой «участок». В силу обычной лени. Она засмеялась:

— Они говорят «пофигизма». И поют: «В красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя там, милый мой, обойдутся».

— Что — запела?