Нефть

— Поверить, что горстка русских уголовников и мелких жуликов сможет вдруг осмелеть и консолидироваться настолько, чтобы предъявить ультиматум президенту Ельцину. Этому разъяренному несокрушимому медведю. Знаешь, Стив, когда я прочла этот «ультиматум», и даже прежде, когда мне доложили, что никакого «ультиматума» он не принял и ни с кем из них лично встречаться не пожелал. И этот жалкий документ с усмешкой — я уверена, что с усмешкой! — заслушал управляющий делами Кремля. Человек, в компетенцию которого входит ремонт крыш и уборка кремлевских площадей…

— Ну, полномочия Бородина…

— Не смей перебивать меня, Дон. Я не хуже тебя знаю возможности Бородина, но сейчас речь идет о его официальных полномочиях. Так вот, человек с такими официальными полномочиями выслушал — как вы там говорили — «наших ребят», «нашу третью силу», финансовую элиту России, тех, кого мы через пару лет видели в самых высоких кабинетах Кремля — с усмешкой, а потом просто назвал цифры. Кто и сколько. Кто и сколько должен внести в предвыборный фонд Ельцина. В этом случае — Борис Николаевич рассмотрит предложения, изложенные в документе. Потом. После победы. И они простились и молча ушли. Ожидать своей участи. И я спросила себя, да кто же они? Мы отбирали их по крупицам, люди в Москве, обученные нами на деньги наших налогоплательщиков, — исследовали и вступали в длительные контакты, проводили эксперименты и тренинги, им — как любящие матери в многодетных семьях — подкладывали в тарелки лучшие куски, чтобы они росли сильными и выносливыми. В результате — нам называли имена. И эти имена оказывались в моей папке. Потом ее стал пополнять Стив, я надеялась, что работа окажется еще более качественной. Папка росла. У нас был резерв. Мы знали, кто придет к реальной власти в России, после формального избрания президента, и потом — когда его не станет, кто-то из тех же, отобранных нами, ребят займет кабинет в Кремле. И я полагала, что все идет по плану, по твоему плану, Стив. И в нужный момент, а он не за горами, мы получим нужные соглашения. Скажи мне, Дон, в каком году должен быть объявлен рентабельным проект «Сахалин-1»?

— В 2001-м, мэм.

— Иными словами, мы должны наверняка знать, кто будет подписывать соглашение в 2001 году. И что же?

— Сделай мне одолжение, Стив, сходи в мой личный маленький кабинет. Не пугайся. Там разор, потому что вчера ночью я не спала, я читала папку, которую с чьей-то легкой руки окрестили «папкой Мадлен», а прежде называли кадровым резервом Вашингтона. Я должна признаться, хотя это не делает мне чести, я была в бешенстве. Сейчас вы поймете — почему. Там на полу разбросано очень много бумаг, Стив. Будь так любезен, собери их — это истории людей, на которых мы собирались делать ставку в России. Принеси их сюда, мы прочтем вместе. Кое-что. Этого будет достаточно. Это было странно и почти необъяснимо. Стив направлялся к двери подавленный и почти сломленный услышанным, но уверенный в своей правоте. Подавлен он был состоянием Мадлен, сломлен тем, что госсекретарь — оказывается — никогда толком не вникала в содержание собственной папки, иными словами, на его титаническую работу просто не обращали внимания. Только — на объем папки. Одновременно он почти ликовал — последние сценарии начинали работать так, будто в Москве сидел невидимый, но дотошный режиссер. Небывало послушный, напрочь лишенный желания сделать что-нибудь по-своему. Таких, наверно, не бывает в жизни, подумал Стив, переступая порог малого кабинета Мадлен, и, потеряв равновесие, едва не растянулся, пытаясь не наступить тяжелым ботинком на тонкие листы бумаги, которыми густо был усыпан пол кабинета.

— А ты читай! — Мадлен упорствовала, сказав длинную речь, она отнюдь не забыла о тонком листе бумаги, который так и держала в руке на протяжении всей тирады. — Читай!

Она протянула листок Дону, и тот покорно, монотонно и медленно, чтобы не получить еще одно замечание, начал: