Нефть, метель и другие веселые боги (сборник)

В другое время Анна только фыркнула бы на очередную причуду этой странной девицы, но сейчас ей почему-то стало страшно, и она почти выбежала из редакции. В спину ей доносилось:

– Внимательность и аккуратность…

Через 40 минут Анна Волкова вышла из северного вестибюля станции метро «ВДНХ».

Оно

Когда вечером 10 июня Бенедиктов добрался до Останкино, там уже было довольно много народу. Приятно возбужденные москвичи фотографировали башню на телефоны, знакомились друг с другом, много смеялись. Толпа походила на ту, что собирается на открытии новой станции метро, где большинство, любящее свой город и его нежные подземные артерии, радуется просто так, от души, и лишь небольшая часть счастлива серьезно, целенаправленно, за компанию с беззаботным большинством: больше никаких электричек, маршруток, пробок.

Территория стройки была окружена красно-белыми полосатыми лентами, люди перешагивали через них или подныривали под ними, пробираясь ближе к башне, в некоторых местах ленту уже порвали, но сотрудники полиции, что стояли возле двух автобусов-автозаков, выглядевших так, словно их угнали прошлой ночью с овощной базы, лишь печатали эсэмэски, курили, переговаривались друг с другом, изредка лениво поглядывая на происходящее. Алексей тоже подошел поближе.

Квадратная в основании решетчатая конструкция с шириной стороны примерно четыре метра и высотой около двадцати, окруженная строительными лесами, была пустой внутри, и ее дно было усыпано книгами. Рядом рабочие сваривали новый участок каркаса, и синие искры от сварки весело разлетались вокруг. Близорукий Бенедиктов не мог разобрать, что это за книги, и спросил у стоящей рядом веселой девушки с розовым воздушным шариком, что там. Она не сразу поняла вопрос, но потом отвлеклась от айфона и, прищурившись, начала перечислять:

– «Капитанская дочка»… «Маленькие трагедии», «Евгений Онегин». Я на вступительных в универе сочинение по нему писала. Жесть такая. Слушайте, да там много всего, и книги часто повторяются. Много Пушкина.

Бенедиктов наконец вспомнил «Концепцию». К стройке подъехал грузовик, наполненный одинаковыми перехваченными лентой крест-накрест стопками книг. Рабочие-таджики стали сгружать книги в широкие поддоны, похожие на те, что возят на вокзалах носильщики, и подвозить вплотную к башне. Алексей рассмотрел, что издания были в основном старые, будто из библиотеки сельского дома культуры, с мягкими желтыми страницами и с приклеенными к форзацам кармашками для вкладывания формуляров. На таких книгах в детстве было особенно приятно пририсовать к портрету классика усы, третий глаз или другую радиоактивную мутацию. (Алексею вспомнилось любимое место из «Кыси» Татьяны Толстой, где говорилось о Чехове: «Вон на лице у него, на глазках – Последствие: оглобелька, и веревка с нее висит».)

Строительный кран, стоявший неподалеку, издал звук гибнущего динозавра, и его стрела стала медленно опускаться вниз и угрожающе зависла над поддоном. Рабочие обвязали поддон веревками и прикрепили их к башенному крюку. Платформа с книгами, покачиваясь, стала медленно подниматься, и вскоре кран опустил ее внутрь башни. Рабочие сквозь прутья каркаса длинными шестами столкнули книги с железной пластины, и кран так же медленно увлек ее вверх. Книги остались в башне, соединившись с такими же, опущенными туда раньше, – некоторые, болезненно полураскрывшись, выглядели так, будто были приготовлены для коллективного сожжения на площади. Вся эта процедура была весело заснята на сотни телефонов с надкусанным яблочным логотипом. Бенедиктов видел, что девушка с шариком, стоявшая рядом с ним, уже отправляла фотографии в Твиттер.

Бенедиктову казалось, что он попал на съемки высокобюджетного фильма в жанре «постапокалипсис», и его сейчас погонит с площадки истеричный задерганный режис сер. Но вокруг толпилось много счастливых людей, несомненно видевших в сети текст «Концепции», и их, похоже, совсем не пугало и нисколько не волновало происходящее. Обиженной и возмущенной казалась лишь Останкинская башня; Бенедиктов впервые видел ее так близко, и отсюда заметно было мно гократно описанное колебание шпиля на отравленном московском ветру: казалось, что она презрительно – «ну-ну» – кивает переростку-крану, микроскопическим людишкам внизу и, главное, башне книжной, которая убого подражала сразу и Останкинской, и Эйфелевой.