Нефть, метель и другие веселые боги (сборник)

К середине лета должна закончиться бюрократическая история с военкоматом, и я вернусь в Москву. Сейчас я свободный гражданин свободной страны, и безработица меня больше не пугает. Если я не устроюсь белым человеком в офис (что весьма вероятно, учитывая мой опыт работы), то пойду в школу. Знакомые выпускники МГУ будут считать меня лузером, но мы люди не гордые, университетов не кончали, контент-менеджерами, копирайтерами и журналистами не работали, так что перебьемся. Я не довольствуюсь малым; я просто радуюсь вновь появившейся возможности легально перемещаться в пространстве, выбирать образ жизни и занятия. Диплом МГУ не дал мне ничего, а военный билет обещает дать хоть что-то. Всю горечь по поводу жестокой дикости этой ситуации я выплеснул этой адской зимой, сейчас это кажется просто забавным. Я нарочно пишу так по-лузерски. С некоторых пор самолюбование, рисовка, поза вызывают во мне искреннее отвращение, хотя раньше я любил приврать о себе. У меня нет машины, айпада, Фейсбука, я не вешаю в ЖЖ гламурных фотографий с уик-эндов, я не читаю по-английски, я пью недорогие спиртные напитки («На отраву еще деньги тратить?!»). За месяц жизни здесь я пристрастился к семечкам. Я знаю, что я пошлый человек, и как только у меня появятся деньги, я тут же обрасту розовыми рубашками, вельветовыми пиджаками и планшетными компьютерами. Но пока я сижу в деревне и чувствую себя отлично.

Вчетвером мы делаем маленькую муниципальную газету. В. Н., женщина энтузиастическая, пишет огромные репортажи, не влезающие в полосу отчеты с административных совещаний и кокетливо жалуется на «недержание речи». Меня часто посещает зависть к В. Н., которую я испытываю, когда гоню строкаж. Пиши я от себя, я был бы краток: «Смысл присутствия этих песен в праздничной программе от меня ускользает» (о концерте), «Назначение этого танца осталось загадкой» (о КВНе).

Редактор Т. Е. – женщина очень хорошая, но много в ней византийского: не то чтобы ждешь подъебки, а просто хочется при ней утаить часть правды о себе и о работе.

Зато Павел Романович! О, Павел Романович!.. Он поразил меня в первый же день. Знакомство он начал с того, что, заикаясь, произнес:

– В-в-в… «Ш-школе з-з-зллословия»-то завтра этот. К-как… Иличевский.

Со стороны, наверное, можно было подумать, что я тоже заикаюсь – так долго я медлил с ответом. Разговорились, и потом уже стабильно, почти каждый день, развалясь с чаем:

– Павел Романович, я с Иличевским-то посмотрел.

– Ну.

– Чего-то сидел, ни туда ни сюда. Толстая ему – вы куски не сцепляете.

– Но.

– Боялся он их.

– Не.

– Куски, говорит.

– Куски. Что куски!

– То-то и куски!

– Сам-то ты и есть куски! Он из той породы людей, к-которым проще написать, чем с-с-сказать…

– Но.

– А вы у него только «Перс» читали?

– Ага.

– А я только «Матисс»…

(Общий вздох.)

Или.

– Ну что, Павел Романович, Ройзман?

– Не.

– Я и то думаю, что не.

– Но.

Или:

– Меня раздражает этот их радикальный либерализм! Т-Толстую вообще не могу…

– А вы читали?

– Читал.

– Что читали?

– Р-рассказы.

– Какие?

– Не помню.

– Когда?

– Ну когда они вышли-то. Я уж не помню. В «Новом мире», помню, подборку читал.

–?!

– Году в восемьдесят седьмом это, сейчас уж не помню.

– (…) Я вам «Кысь» принесу.

– Но.

Павел Романович десять лет проработал следователем.

Все мои коллеги среди прочих достоинств обладают удивительным и ценным талантом очень тактично, уместно и незаметно переходить с «вы» на «ты» и обратно. Когда материал задерживаешь или зарплату дают, это, конечно, «вы, Иван Валерьевич». А когда чайник забрать или про Москву расспросить – это «ты, Иван». Пока не встретишь такого к себе отношения, не поймешь, зачем нужно переходить, и, пожалуй, оскорбишься, представив. А здесь это именно что уместно и приятно.

Газета. Герои

Бывают удачные, интересные дни, когда, например, идешь сначала к наркологу, а потом сразу в милицию. Нарколог – чистой воды Даджал Абулахабов из пелевинской книги «П5». Дежурный на проходной в ментуре рассматривает мою корочку, говорит, что сейчас никого нет, но после обеда обязательно все будут, и смущенно поправляет сползающий с плеча автомат движением руки, которым женщины поправляют сумочку. Агрономы и директора фермерских хозяйств, крепкие хозяйственники, внимательно смотрят в глаза, усаживают на стул и, жестом велев молчать, приказывают: «Значит, пиши. ГСМ в размере 20 т закуплено через «Иркутскнефтепродукт». Планируем засеять зерновых 1750 га, в том числе пшеницы 1350 га, овса… записал? Овса 400 га, кормовых 600 га». Слушая эти исчерпывающие, изобилующие фактами и цифрами лекции, которые мне остается лишь литературно обработать, я невольно задумываюсь об интеллигентской гнильце, опрощении и народном духе. Самая дрянная работа – это разговаривать с вежливыми чиновниками сельского хозяйства в пиджаках, которые сидят, сладко улыбаются и ждут, когда я скажу, что меня интересует. А мужик в ватнике, извиняясь за свой, как ему кажется, грубый и невнятный рассказ, вряд ли догадывается, что он дает мне, белоручке и невежде, готовый материал хорошего качества.