Нефть в наших жилах

Кузьма отказался вернуться в апартаменты и спал на раскладном диване в палате Тати. Охране он приказал дежурить у двери и не пускать никого, даже медицинских работников, без его соизволения.

Над акушерами, что без надобности не заходили, покуда они осматривали живот с девочкой и прослушивали её, коршуном вилось его неусыпное подозрительное внимание.

Он видел возможную угрозу для ребенка во всяком посещении палаты; мысли о злодеях, обуреваемых жаждой власти, не давали покоя юноше, нервно истощенному от потрясений и бессонницы. Из каждого блюда, что ему приносили, он выделял куски пробовать охране, и сам ел только по прошествии нескольких часов. Бывало, Кузьма сутками воздерживался от пищи.

Когда лечащий врач объявил, что операцию нужно проводить незамедлительно, молодой человек пригласил четырех независимых специалистов из других клиник для подтверждения решения.

Дату назначили, и всю предшествующую ночь он не смыкал глаз, сидел осоловелый, странный, как сова, возле Тати, держа её за руку.

Как и заявлял, Кузьма отказался передать свою жену в руки хирургов и присутствовал в операционной. Ему ничего не могли втолковать и смирились — выдали голубой тонкий халат из воздушного нетканого материала, стерильную шапочку и маску.

Он упрямо стоял за плечами врачей, рискуя им помешать и с трудом превозмогая тошноту, порожденную естественным животным ужасом перед представшей его глазам разверстой раной, которую хирургиня всё более углубляла и расширяла, ровно, сильно, слой за слоем, рассекая скальпелем подкожный жир, мышцы, жилы и пленки.

Кузьма был на грани потери сознания, когда она, пожалев его, указала ему на последний мутно-серый с синими прожилками слой под своей уверенной рукой и объявила, что это — уже стенка матки, и случится всё совсем скоро.

Разрез — и из раны вместо крови хлынула мощным потоком грязная, как показалось Кузьме, вязкая зеленоватая вода.

Хирургиня придерживала края, ассистентка работала отсосом.

Ещё минута — и из этой кошмарной прорехи в живом, бережно и умело растянутой руками в желтых перчатках, за ноги вытащен был худой синеватый младенец с черноволосой головкой и безобразной толстой пуповиной, весь в мраморных разводах слизи и крови.

Ассистентка обтерла его салфетками, хирургиня наложила зажим на пуповину; появился педиатр, молодой мужчина, он переложил девочку на столик, она не кричала, только морщилась, точно мир, возникнув для неё, тотчас стал ей отвратителен.

— Апгар пять! Масса два сто!

Кузьма выглядывал из-за спины педиатра. Тот принялся похлопывать девочку, медбрат уколол ей пятку — взял кровь на генетический анализ. Она вздрагивала от холода, резко объявшего её после тёплой утробы, подбирала синюшные ручки и ножки к круглому тугому точно мяч животу — старалась принять привычную позу эмбриона.

— Ну, давай, кричи! — педиатр положил девочку грудкой на свою ладонь и шлепнул её по тощей бледной ягодичке.

Снова сморщившись, она издала звук, похожий на хруст, закряхтела и захлюпала.

— Дышит, — сказал педиатр. — Отойдите! — он обернулся к Кузьме; его тёмные глаза негодующе сверкнули над голубой маской, — Неужели вы не понимаете, что делаете своему ребенку только хуже, перетягивая внимание врачей на себя!

Кузьма сделал шаг назад, но не ушёл.

Девочка на столе наконец расплакалась. Странным, хриплым и глухим голосом, звучание которого больше ассоциировалось с процессами разложения и угасания, чем с началом здоровой человеческой жизни. Над новорожденной озабоченно склонились две фигуры в халатах.

— С ней точно всё хорошо? — спросил Кузьма, робко притронувшись к плечу педиатра.

— Нормально. Выживет. Апгар семь через пять минут после рождения. Взгляните, она розовеет…

Враждебная интонация врача слегка смягчилась, он посмотрел на молодого отца сочувственно.

После осмотра девочку перевели в отдельную палату, где положили в закрытый кювез для недоношенных детей. Теперь Кузьма мог неотлучно находиться при ней: ему выдали стерильный костюм и дали необходимые инструкции. Кормить дочь он не доверял никому: сам разводил высокопитательную смесь теплой водой, настаивал и терпеливо ждал, пока девочка высосет всё слабыми медленными движениями губок.

Забота об этом беззащитном существе помогала Кузьме справляться с болью: Тати умерла спустя несколько дней после появления на свет их ребенка, так и не придя в сознание. Ослабленный длительной комой организм не справился с нагрузкой при операции, развилась генерализованная инфекция, и помочь уже было нельзя…

5

Вслед за объявлением о смерти Королевы в прессе по традиции Кузьме надлежало выступить перед своим народом, официально принять регентство и представить кронпринцессу.

Однако, врачи не рекомендовали неокрепшей девочке публичные мероприятия, и молодой отец прислушался к ним — государственные дела волновали его гораздо меньше, нежели здоровье дочери. Он без колебаний отказался проводить церемонию Представления, коль скоро она могла повредить малышке.