Нефть в наших жилах

Некоторое время после того, как она встала с постели, Тати преследовало смутное чувство, что это не просто сон: в него вложена какая-то подсказка, неявный намёк, но она никогда прежде не придавала значения снам — такими глупостями, как эзотерика, гороскопы, толкования сновидений, могли увлекаться, по её мнению, только люди в определённом смысле ущербные, не слишком хорошо образованные или пожилые — потому и сейчас она постаралась поскорее стряхнуть с себя ночной морок, выпив чашку крепкого пахучего кофе с коньяком.

Выйдя в последний раз на балкон своего номера, Тати оценила погоду: когда на карту поставлена жизнь, важна каждая мелочь. Она знала, что не вернется в отель, однако, счёт оплатила во избежание подозрений на неделю вперед.

Солнца не было, на небе толпились пышные бледно-серые облака, дул ветерок. Его теплое дыхание коснулось щеки Тати, прядь волнистых светлых волос, шевельнувшись, пощекотала её обнаженное плечо. Молодая женщина медленно подняла голову и взглянула на небо так, словно просила у него благословения на задуманное злодейство, подняла руку и, недолго подержав её на весу, непонятно зачем — ведь всю жизнь считала себя атеисткой! — порывисто вдруг осенила себя знамением Кристы, Дочери Божией — поочередно коснулась ладонью живота, груди, лба, протянула раскрытую ладонь вперед, словно подавая что-то невидимому существу, и завершила обряд неглубоким поклоном…

«Моё чрево, дающее жизнь, моё сердце, предназначенное людям, мой ум, стремящийся к истине, всё произошло от Тебя, Криста, Дочь Божия и от матери Твоей Всетворящей, и настанет день к Тебе же и к матери Твоей возвратится…»

То была самая известная атлантийская молитва «Мать Небесная», но и её майор Казарова не помнила до конца.

10

Кузьма потом не раз с содроганием вспоминал этот пустяковый, казалось бы, диалог между ним и Марфой, состоявшийся перед тем, как они отправились на прогулку в лимузине.

— Сегодня какая-то необычная погода.

В Хармандоне пасмурные дни были редкостью даже осенью. Юноша поднял голову, чтобы взглянуть на небо, оно клубилось, словно закипающий молочный кисель.

— Поэтому вы подобрали накидку под цвет неба, молодой господин, должна заметить, тонкое проявление вкуса, — в последнее время Марфа перестала стесняться делать Кузьме комплименты.

Изысканная накидка имела два слоя ткани: нижний был более плотный -бледно-серебристый атлас, верхний — тончайшее льняное кружево ручной работы, вместе они создавали удивительный эффект сходства с облачным небом… Но даже если бы Кузьму спросили, что подвигло его в тот день остановить выбор именно на такой накидке, он не смог бы ответить.

Накидка была праздничная, а день — будний. Юноша заколол невесомую дымчатую ткань, предназначенную скрывать лицо, самыми любимыми своими булавками с речным жемчугом… Шаровары же и рубаху он выбрал самые простые, черные — иих строгость выгодно подчеркивала нежность убора на голове.

Кузьма, поймав на себе восхищённый взгляд Марфы, покружился перед нею так, что длинные полы накидки полетели по воздуху, и шепнул с озорной улыбкой:

— Запомни меня таким. Как будто видишь в последний раз.

Склонив голову на плечо, она, не таясь уже, любовалась им. Ответила, тоже негромко:

— Я делаю так каждый день. Ни один человек утром не может быть уверен в том, что к вечеру он будет жив.

Лимузин тронулся, взметнув из-под колес несколько упавших листьев; выехав через парадные ворота, он повернул на шоссе, ведущее вдоль побережья. Кузьма включил музыку и открыл верхний люк: свежесть нежаркого дня влетела в роскошный салон. Настроив автопилот, шофересса откинулась на удобном сидении…

Маленькая голубая звездочка двигалась вдоль серой линии — бисеринка, насаженная на нитку. Тати Казарова смещала пальцами картинку на экране, не спуская с неё глаз.

— Мы прогуляемся по пляжу, — сказал Кузьма, — я ужасно люблю пляж в пасмурную погоду… Там никого нет.

Примерно час спустя они шли вдоль дыбящегося, точно сдувающийся парашют, моря, оставляя следы-чешуйки на мелком, пестром как отруби песке.

Внезапно юноша остановился и повернулся к Марфе.

— Сегодня особенный день, а значит — должно произойти что-то особенное.

Девушка послушно остановилась и тоже смотрела на него. Может быть, она догадалась, что он скажет мгновение спустя, и потому улыбка, тихая, как солнечный свет сквозь облака, заиграла в её глазах.

— Поцелуй меня…

С давних времен у хармандонцев существовал особый ритуал для первого поцелуя пары: поскольку юноша обыкновенно носил на лице ткань, девушка, чтобы поцеловать его, должна была расстегнуть, причем непременно одной рукой, булавку, которой абриз — так назывался лоскуток, скрывающий лицо — крепился к накидке. Если девушке долго не удавалось совладать с булавкой, или, не приведите Боги, булавка делала зацепку на ткани, это означало, что высшие силы не одобряют союз этого юноши и этой девушки. Парень ни в коем случае не должен был помогать своей подруге, ни действием, ни словом, — это значило бы попытку поспорить с Предначертанием…