Нефтяная бомба

Генерал-лейтенант Васнецов, новый начальник КТЦ и старший военный советник, посмотрел на меня больными, усталыми глазами.

– Вы что-то хотели?

– Один эпизод… Разрешите?

Генерал кивнул. Я перешел на другое место, самостоятельно перезапустил программу, выделив только интересующий меня сектор.

– Вот этот человек. Я его видел из здания, в котором находился за несколько секунд до взрыва.

– И что? – спрашивает Павел Константинович. – Обычный мухомор, что с ним не так?

– Мне интересно, куда он идет? Он ведь не офицер, так?

– Допустим… – произносит еще один фээсбэшник, стоящий напротив.

– Повторяю вопрос – куда он идет? По центру улицы, по жаре, в снаряжении?

– Он идет к штабу. Может, его послали с докладом?

– Тогда почему не бегом, товарищ полковник? Он не торопится…

Молчание.

– Как Аль-Малик ускользнул из Сети? Кто-то что-то видит на экране?

…

– Он – один из нас. Он знал все наши процедуры, черт, он тренировался вместе с нами. Если мы правильно его опознали, то это оперативник экстра-класса, джокер. Он не мог не знать наши процедуры, он не мог не знать про то, что над районом будут висеть БПЛА, он не мог не знать, что работает программа распознавания. Любой крадущийся, перебегающий от подъезда к подъезду, выбирающийся пешком на дорогу – любой такой человек будет замечен программой и выдан оператору как цель. Более того – я уверен и в том, что он ждал нашего появления. Так как он выбрался из кольца? Кого везут в первую очередь и никто и не подумает спросить у них документы?

– Раненых? – догадывается Павел Константинович.

– Их самых…

– Постойте, – рокочет генерал, – но это что получается? Он что, сам подорвал себя? Но это безумие!

– Это единственный способ быстро и гарантированно вырваться из кольца. В первую очередь я бы обзвонил все больницы, в которые доставили раненых. И если одного недосчитаемся…

Обзвон закончили через час. Как я и предполагал – одного раненого недосчитались. Он просто исчез из больницы, испарился. Судя по данным первичного осмотра, ничего серьезного, контузия, мелкие ранения осколками.

К утру создали временную сводную оперативную группу «Царь». Ваш покорный слуга в нее… конечно же не попал. Почему? А нельзя! Действующий резерв! И нашли, что допуск к государственной тайне давно не обновлен. Вот и усё…

Закончили, когда на востоке уже забрезжил рассвет. Спустившись вниз по скоростному лифту, вышли на двор.

Павел Константинович кивнул – надо поговорить. Отошли.

– Куда ты лезешь! – Шеф не был настроен дружелюбно. – Тебе своих головняков мало – не вопрос, подкину. Куда нос суешь?

– Товарищ полковник, я Аль-Малика знаю лично. У меня с ним счеты.

– И слышать не хочу. Что у тебя с источником твоим? Где данные?

Я не мог сказать о гибели Джейка Барски. Пока не мог… Даже мертвый, он может быть скомпрометирован. Точнее, тот или те, кто стоит за ним. А если я не могу сказать, что источник погиб, – все другие слова превращаются в раздражающие оправдания.

– Товарищ полковник, на связь не выходил.

– А ты сам назначь! Активнее, активнее! Ты что – не видишь, что делается? Завтра нас тут в космос запустят. Работать надо! Понял?

– Так точно.

– Иди, работай. Ориентируй свой источник на Малика, и пусть работает. Без данных не возвращайся.

– Так точно.

Поутру оставил сигналы экстренного контакта. Надеюсь, что, кроме Барски, их знает кто-нибудь еще…

Садр-сити Ночь на 20 мая

– Что с тобой?

Я ничего не ответил. Мы лежали на наспех застеленной кровати в квартирке Амани посреди Садр-сити. Пахло коноплей – это она курила, затягиваясь по-мужски, через особым образом сложенный кулак, чтобы дым остыл. Амани курит так, как курят уже подсевшие – хотя я знаю, что она контролирует себя. Большую часть времени.

– На…

Я отрицательно покачал головой:

– Нет. Не хочу.

Она вдруг хватает меня за руку, пальцы сухие и горячие. Глаза совсем шальные.

– Затянись. Ну!

– Я сказал – не хочу.

– Затянись. Докажи, что в тебе есть что-то человеческое.

Я выхватываю сигарету одним движением, давлю ее пальцами. В ответ получаю хлесткую пощечину, ловлю руку, крепко сжимаю.

– Успокойся, – говорю я ей, глядя прямо в глаза, – война на сегодня окончена. Мир.

Поднимаюсь. Иду на кухню готовить чай. На душе темно и муторно, не отключается голова. Голова – это мое проклятье, она не отключается никогда. Ни когда я с женщиной, ни когда я на ковре у начальства и процесс совершается… несколько обратный, скажем так. Кое-кто вообще считает, что я немного не в своем уме – иногда кажусь рассеянным, переспрашиваю то, что должен помнить. Но на самом деле я научился думать о нескольких вещах сразу. И еще я не умею отдыхать. Расслабляться. Посылать все к чертовой матери. Не дано мне это.

На запах крепчайшего чая появляется Амани. Молча берет кружку, садится. Раньше инвалидами называли всех, кто поучаствовал в войне, даже если на нем ни царапины. Например, до революции была газета «Русский инвалид», но она адресовалась всем, кто участвовал в боевых действиях, не обязательно инвалидам. Так и мы с Амани. Мы уже давно – инвалиды. И лучше, если мы не будем отягощать никого своей инвалидностью.