Негаданно-нежданно, или Учебник для оперативника

Во дворе милые старушки, с которым по скорости добывания информации могли соревноваться бывалые сыщики, расположились на лавках в тенечке. Мое появление вызвало некоторое заметное оживление. Переехала в этот дом я сравнительно недавно. До переезда мы с детками ютились в аварийном общении сотрудников железной дороги, талантливыми застройщиками которого выступали люди явно необремененные стремлениями к чистоте – горячая вода отсутствовала даже на бумаге. Естественно, ванно-банные комнаты тоже.

Предполагалось, что уставшие проводники после многосуточного катания по городам и весям нашей страны должны были не забивать голову глупыми размышлениями о чистоте тела, а ограничиваясь мыслью о чистоте помыслов, сразу провалиться в сон от усталости.

Тазики для таинственных омовений развешивались вдоль всего длинного коридора, словно елочные украшения. Не раз расчувствовавшийся и изрядно принявший на грудь припозднившийся проводник, неуклюже раскачиваясь, с грохотом разрушал всю композицию к чертям собачим, разбудив шумом падающих медных и алюминиевых тазов и железных ванночек подподъезда.

К счастью, дом признали аварийным, а текущая по стенам во время дождя вода – не соответствующей культуре проживания. Расселяли по принципу – кто куда. Нам с детьми повезло. Белая кирпичная девятиэтажка радовала глаз своей монументальностью. Теплая и светлая квартира, а главное – горячая вода. Дети из тазов стремительно вырастали, мыть их приходилось в два-три захода, периодически снимая с газа чаны с кипящей водой.

Новыми жильцами соседи заинтересовались практически с первой минуты, но мне разговаривать времени так и не находилось, то сам весьма хлопотный переезд урывками в редкие свободные минуты от работы, то сама работа в сумасшедшем темпе. К такому распорядку незаметно присоединились школьные уроки, дети к тому времени пошли в школу. Именно тогда я и узнала, насколько наша судьба волновала общественность.

Оказалось, в приватной беседе с одной из сердобольных соседок, что я вдова геройски погибшего в первую чеченскую воина-омоновца, за что нам и предоставлена государством отдельная квартира.

Мне было искренне жаль разочаровывать милую женщину, но жить в лучах чьей-то чужой славы не хотелось. Да и в конце концов, справку от «геройских» детей могли потребовать. Пришлось сразу разочаровать взволнованный коллектив прозаичной правдой. Да, папа жив – здоров, но с нами не общается, ничего не поделаешь, не получилось у него стать хорошим человеком.

Но обществу требовались новые и новые информационные поводы, благодаря чему к вопросу о моих поздних возвращениях подошли совершенно с неожиданной стороны. Однажды зимой, где-то в декабре, когда рассветает почти к обеду, нас подняли по тревоге. За окном непроглядная темень, фонари отключили видимо для экономии электроэнергии, люди пробирались по улицам почти на ощупь и мне частенько напоминали кадры советского фильма про героически пропавших полярников, попавших в метель.

Я разбудила детей в шесть:

– Ребята, смотрите мультики до семи, потом покушаете кашку и в школу. Саша, слышишь, ты старший, Маруську держи за руку крепко. Будете выходить из подъезда, смотрите по сторонам, машины гоняют, как очумелые.

Малыши ритмично кивали полусонными головами. Машку я пожалела и не стала заплетать. Сын пообещал самостоятельно поухаживать по-взрослому за сестрой и сделать ей прическу. Поцеловав в щечку моих козявок, я снова порадовалась, что школа у нас располагалась прямо во дворе, впрыгнув в шубу, рванула в отдел.

На следующий день мне неожиданно позвонила Машкина учительница и пригласила в школу по очень важному поводу. я насторожилась, но с другой стороны, начало учебного года, особо набедокурить дети просто бы не успели, да и по талантам на детскую комнату милиции никогда не тянули. В голову не приходило никаких мало-мальски уважительных поводов для того, чтобы вызвать меня в школу, да еще в таком нервном тоне.

– Вы должны отдавать себе отчет о своем поведении, вы же взрослая женщина и несете ответственность за воспитание детей, – вещал Машина педагог. Я кивала головой, соглашаясь с ее словами, но в голове туманилось некое недоумение, к чему такая вдохновенная речь. Она продолжалась минут пятнадцать, я очнулась от ее гипнотического воздействия на моменте: «Мы привлечем вас за неисполнение родительских прав!».

– О чем Вы говорите? Каких детей я бросаю? – в недоумении я уставилась на преподавателя моей первоклашки.

–Ну как же! Вот, например, вчера. Маша пришла в школу причесанная наспех, «с петухами» на хвосте. Когда я спросила ее, почему ее мама не заплела, как следует, она мне ответила, что мамы не было дома, она ушла на работу еще ночью. Куда же еще можно ходить работать по ночам. Нет, я понимаю, что вы одинокая мать, но поймите, это не выход!

– Вы считаете меня проституткой?!– я аж поперхнулась от неожиданности. Такой вариант течения общественной мысли просто не приходил в голову.

– Правильно, ведь ночью – это значит, еще с вечера, а дети одни, потом сами в школу собираются. Мне придется сообщить в отдел опеки.