Негасимая лампада памяти

Она дважды перекрестилась двуперстием, дважды прошептала, – Аллилуйя, – и застыла в низком поклоне перед отцом и дедом.

Петр, смотря на мужиков, заметил, как накрыла поволока их глаза. Как дернулась рука отца, чтоб погладить девичью голову. Дернулась, но не решилась.

– Отринешь ли щепоть антихриста, отрок? – спросил Савватей, смотря в упор на Петра, – будешь ли истинную веру почитать?

– Крещенный я в вере, бога отца, сына, и святого духа, прославляю и благодарю. Аминь, – перекрестился он, троеперстием, – Никогда не отрекусь.

– Батюшка, родимый мой, – обратилась Тайя к отцу, – люб он мне. Не губи, батюшка, – завыла она, уткнувшись лицом в траву.

Савватей, двукратно перекрестившись, молча развернулся и пошел от дома, за ним отец Тайи.

Петр, не вставая с колен, смотрел, как шли они, вдоль, отвоеванной им с дедом у леса, пашни. И только когда они скрылись в лесу, он ласково погладил рыдающую Тайю, – ушли они, Таюшка, к себе ушли.

Девушка подняла голову, заплаканными глазами посмотрела на лес, понимая, что от нее ушло все, чем жила она, до этого ночного побега. Ушла семья, где она выросла, ушли родители, которые вырастили ее, ушли братья и сестры, с которыми она, так любила играть. Она распрощалась со всем, ради Петра, веря своему женскому чутью, что он единственный, с кем она будет счастлива.

Подошедший дед, помог Петру, поднять Тайю и увести в дом. Положив ее на кровать, они оставили ее со своими мыслями, понимая, что ей нужно побыть одной. Плотно задернули на дверном проеме занавеску, и прошли на кухню.

– Мудрый Савватей, – достал Степан Иванович, кисет с самосадом, – Всю жизнь его знаю, а кроме благостных слов, ничего о нем сказать не могу.

Они горкой насыпали на полоски бумаги табак, свернули цигарки, проклеив языком. Дед, что не мешать девушки, даже не стал стучать кресалом, а достал неприкосновенный коробок спичек.

Дав прикурить внуку, прикурил сам.

– Ты чего, дед. Спичек полкоробка осталось? – удивленно спросил Петр.

– Шуметь не хочу. Может, вздремнет чуточку девка, – ответил тот, – Ты хоть понял, что Савватей, тебе, внучку свою от сердца оторвал. Видел я, не хотел он, а отдал. Сильно, видать, любит.

13

Мудрый он Савватей, – повторил Степан Иванович, – Не захотел девке жизнь гробить.

В дверь дома постучали. Слегка заскрипев, она открылась, в проеме появился Степан Степанович. Переступив порог, он в нерешительности остановился, глядя на своего отца.

С тех пор, как сын, став председателем, отрекся от него, он перестал общаться с ним, прекратил ходить в деревню. Когда упорно звали, и отказываться было совсем никак, прикидывался немощным. Но даже не отречение сына, не назначение на должность, повлияло на его решение. Еще до этих событий, сын Степка, стал для него чужим. Это случилось тогда, когда по деревне стала прогуливаться молодежь, во главе со своим вожаком Степаном, разучивая революционные песни. Под эти песни, они по команде уполномоченного с района привязали веревки к купольному кресту на старой сельской церкви. Степан Иванович, вместе со всеми наблюдал, как вязали они, концы веревок к коням, как выстрелами из нагана, разгонял уполномоченный, бросившихся помешать баб. Женщины завыли в горе, когда крест, крутнувшись в падение, низвергнулся, глубоко вонзившись в землю.

А Степка его, сын, первый подбежал, и начал раскачивать его, чтобы вытащить, и увезти.

–Степа, как же так, ведь он же сын твой? – спросил у него, рядом стоящий Никифор.

–Нет у меня больше, такого сына, – ответил он…

Сейчас Степан стоял на пороге и в ожидании смотрел на него.

– Что столбом встал? Не узнаешь? – наконец раздалось с кухни.

– Ба…, – хотел привычно назвать отца «батей», Степан Степанович, но вспомнив о запрете, обратился по имени, отчеству.

– Степан Иванович, лесовики приходили, девка у них пропала. На Петра нашего думают, – сказал он, так и не решаясь ступить дальше порога.

– У них, не как у тебя, у них голова есть, вот и думают. А у тебя нет, вот и бегаешь, вора ищешь, – хмуро глядя ответил отец.

– Забегаешь, – ответил Степан Степанович, – не абы кого, Петьку ищут, а он сын мне.

– За шкуру ты свою переживаешь, а не за сына. Думаешь, как бы чего не случилось, да отвечать не пришлось. Но это дело твое, а от меня – то ты чего хочешь? Чтоб девку нашел?

– Так ба… Степан Иванович, спросить они у нее хотят, насильно увел или как?

– Спросили уже. Так что батя, зря ты сюда бежал, – вышел из комнаты весь светящийся радостью Петр.

– Были уже? Опоздал, значит, – догадался Степан Степанович,– А ты значит радостный? Свои девки побоку, вон, какие, ядрёные по деревне ходят, а тебе, значит, из леса подавай. И сколько можно у деда жить? Своего дома нет? Мать там волнуется, а тебе хоть бы что?

– А чего волноваться, я маленький, что ли? Да и не в чужих людях живу. У деда своего, – твердо ответил Петр, – и некуда отсюда не пойду.