Негасимая лампада памяти

– Вам очень повезло, – сказал он, пятерым, стоящим перед ним, – Когда с коммунистами будет окончательно покончено, а это событие уже не за горами, вы станете видными, уважаемыми людьми в свободной России. Вот тогда вы с благодарностью, будете вспоминать сегодняшний, такой, знаменательный для вас день. День, начала вашей жизни, в свободной стране, свободными людьми. Запомните этот день, вы еще спасибо мне, скажете, когда вернетесь назад.

– Дяденька, а можно я к маме подойду, – спросила его худенькая, в выцветшем голубеньком платье, почти прозрачном от долгой носки и стирок платье, – Мама моя там плачет. Я одна у нее. Можно я схожу, дяденька?

– Не дяденька, а господин староста, – поправил ее, человек в сером костюме, – надо привыкать, к порядку. А сходить, сходишь. Сейчас я вас запишу, скажу, что необходимо взять с собой, распишитесь, и пойдешь к своей маме.

Услышав эти слова, у стоящих невдалеке людей, затеплилась надежда. Опираясь на руки подруг, поднялась та, которую уронило в пыль, горе разлуки. Сквозь пелену слез смотрела она с ожиданием, на ненаглядную, свою, Настеньку.

В тоненькую тетрадку, предварительно расчерченную на графы, химическим карандашом, мусоля его во рту, староста аккуратно переписал данные парней и девушек. По тому, как он это делал, было видно, что эта работа знакома ему и приятна.

К нему подошел переводчик, и тихо что-то сказал. Староста аккуратно сложил тетрадь, сунул ее в боковой карман пиджака и легко вбежал на крыльцо сельсовета.

– Сейчас я всех вас отпускаю домой, – сказал он в рупор, ожидавший его на перилах крыльца,

– Отпускаю затем, чтоб вы поделились с родными радостью. Далеко не каждому оказывается такое доверие, и выпадает такая великая честь. Завтра к 8 часам утра я жду вас здесь, готовыми к дороге. Никакие причины неявки не принимаются. Предупреждаю всех – если кто не придет, а надумает спрятаться. Всю семью, а то и всю деревню ждет суровое наказание. Идите.

Люди расходились молча. Под руки вели, еле передвигающего ноги, с окровавленной головой старика. Уходили, не оглядываясь, ощущая спиной опасность, которая исходила от людей с оружием, так неожиданно вторгшихся в их мирную жизнь.

8

Младший лейтенант, который шел за старшиной, поднял руку вверх, приказывая остановиться.

Последние три часа, разведчики буквально продирались сквозь завалы бурелома. Паданцы лежали так плотно, что последнюю сотню метров пути, лавируя между ветками, которые от падения так врезались в землю, что их невозможно было отодвинуть.

И вот выбравшись на небольшое, свободное пространство, командир остановил группу.

– Привал, – повернулся он, к следовавшим за ним. Санька с Алексеем, тяжело дыша от усталости, присели на поваленные стволы. К младшему лейтенанту подошел старшина.

– Еще один такой переход, и дальше голыми пойдем, – показал Алексею, прорехи на маскхалате Санька, – Как тебя Степанович, в такую глушь – то занесло?

– Мелешь языком, что не попадя. Какая глушь,– отозвался с обидой старшина, – здесь места на молёные, благодатные, – он достал кисет и с немым вопросом взглянул на младшего лейтенанта. Тот отрицательно покачал головой. Петр Степанович вздохнув, с сожалением убрал кисет, и подошел к Саньке.

– От деревни моей до Опечка, ну, это место такое посреди леса, вроде поля большого, – пояснил он, – испокон веку староверы живут. Еще при Никоне пришли, чтоб веру свою исконную сохранить. У меня жена от них взята. Уводом, правда.

– Как это уводом, Степанович, – спросил полулежащий на стволе дерева Алексей, – украл, что – ли?

– Мы год с ней любились, – не отвечая Алексею, улыбнулся, он своим мыслям. По своему жизненному опыту понимая, что после трудного пути, этим совсем еще пацанам, надо отвлечься, он стал рассказывать,

– Я уже с дедом на выселках жил. Он пасеку держал, ну и я помогал, конечно.

– Это как на выселках, старшина? – спросил младший лейтенант.

– Молодой вы еще лейтенант, но ведь коммунист уже, раз офицер? – спросил прямо Степанович.

– А как же. Член ВКП (Б). Еще на срочной службе вступил, – гордясь, ответил тот.

– Ну, тогда, партийные указы знаете. Когда крепкие хозяйства приговорили к ликвидации, кулаков стали по ссылкам гнать. А кто ни к тем, ни к этим, середняки, значит, тех на выселение из деревни. На выселки, значит. Дед – то мой, Степан Иванович, крепким хозяином был, прямая бы ему дорога в северные края. Но спасло его то, что батька мой, председателем стал, ну ясно дело, сначала от отца своего, как от чуждого элемента отрекся. Но когда стали списки кулаков составлять, он его туда не вписал, рука видно не поднялась. Определил его на выселение. Верстах в четырех от деревни, среди леса поляну выделил. Я к нему частенько бегал, а как школу добил, так и совсем поселился. Лес, вот этот вот, и кормил и поил, да и суженную, тоже он, лес, мне подарил.

– Это как? Присужденная вам, что ли? – спросил командир.