Негасимое пламя

— Значит, вот она, — с усмешкой в голосе начал перечислять Чарльз, — та самая «юная особа, моложе меня годами десятью или двенадцатью, из хорошей семьи, богата, красивая…»

— Неужели я это говорил? Да, действительно, до встречи с Марион я так и рассуждал — расчетливо до омерзения. Вы наверняка меня презираете.

— Нет.

Он подошел к поручню и стоял, всматриваясь в море.

— Луна заходит.

От бака опять послышалось пение, тихое, чуть слышное. Почти шепотом я промолвил:

— Наверное, до конца дней своих запомню ночные вахты. Буду вспоминать остров лунного блеска, время признаний, которые делают друг другу люди со странными, нездешними лицами — лицами, что не доживают до дневного света.

Чарльз не отзывался.

— Подумать только, — продолжил я, — если бы Деверель тогда не спустился выпить, с мачтами ничего бы не случилось, и Марион так бы и прожила всю жизнь, не встретив меня!

Он коротко хохотнул.

— Вы оба не встретили бы друг друга. Нет, похоже, прежний лорд Тальбот до сих пор с нами.

— Вы смеетесь надо мной, что ли, там, в потемках? Да нет, конечно, — мы вполне могли встретиться и раньше, в чьей-нибудь уютной гостиной. А вместо этого… Возможно, она вернется в царство девичьих грез — до тех пор, пока кто-нибудь еще…

— Она никогда вас не забудет.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Нет, серьезно. Я знаю женщин.

Теперь засмеялся я.

— В самом деле? Откуда же? Вы же настоящий морской волк, овладевший искусством мореплавания, познавший корабельное дело!

— Суда — они как дамы, да будет вам известно. Я понимаю женщин: их податливость, мягкость почти восковую — а более всего их страстное желание отдавать, дарить…

— А как же мисс Грэнхем, к примеру, или миссис Брокльбанк! Разве не встречались вам синие чулки? А изменчивые, капризные проказницы?

Чарльз помолчал, а потом произнес так удрученно, будто я победил его в серьезном споре:

— Наверное, нет.

Он отошел — пришло время измерить скорость.

— Пять с половиной узлов. Запишите, Эдмунд.

— Мои воспоминания о наших странствиях — если, конечно, доведется выжить — всегда будет скрашивать мысль о том, что мы сторицей вознаграждены за все выпавшие нам невзгоды и испытания.

— Как бы то ни было, полпути вы прошли и без помощи этих наград.

— Однако же, какое бесцеремонное замечание!

Чарльз отвернулся. По всей видимости, дела службы занимали его куда больше, чем мои. Заверещала боцманская дудка, забегали матросы. Из кубрика явилась следующая вахта под началом штурмана мистера Смайлса, рассыльным при котором состоял Томми Тейлор, зевающий как кот. Чарльз по всем правилам сдал вахту. Вахтенные рассыпались по палубе — кто к штурвалу, кто на ют, кто на верхнюю палубу. Подвахтенные, в свою очередь, исчезли в кубрике. Раздались четыре сдвоенных удара судового колокола.

Чарльз вернулся ко мне.

— Что ж, гардемарин Тальбот, вы свободны до полуночи.

— Тогда спокойной ночи или же доброго утра. Я запомню эту вахту на всю оставшуюся жизнь — лет на пятьдесят, не меньше!

Чарльз рассмеялся.

— Посмотрел бы я на вас, отдежурь вы так года два!

И все-таки прав был я, а не он.

Я направился в каюту — меня сморила внезапная сонливость, и зевал я не хуже Томми Тейлора. Фонарь мой то ли погас, то ли выгорел дотла. Продолжая в уме разговор с Чарльзом, я в полной темноте кое-как сбросил дождевик, стянул сапоги и упал на койку, задев какой-то рым-болт. Я сонно выругался и погрузился в крепкий, без сновидений, сон.

Прошло немало дней, прежде чем я сообразил, что, собственно, случилось. Чарльз, беспокоясь обо мне, принял на себя бремя ночных вахт — отчасти и впрямь для того, чтобы помочь другим офицерам, но в большей степени затем, чтобы избавить меня от ночных кошмаров в жуткой каюте! Он сделал это так же просто и непринужденно, как недавно снабдил меня сухой одеждой. Необыкновенный человек — чувствуя расположение к себе, он откликался на него с той щедрой деликатностью и теплотой, какие я встречал до сих пор только у Добби, нашей гувернантки. Забота о пассажирах была у него в крови, он умудрялся проявлять ее ненавязчиво, в мелочах. Целая наука, настоящий талант подмечать такое: устранять досадные недоразумения, поддерживать в приятных мелочах, маневрировать и строить планы, почти незаметные для остальных, хотя внимательный адресат рано или поздно о них все-таки догадывался. «Странная особенность для боевого офицера-моряка», — подумал я. С другой стороны, вспомнились его слова, что корабли, мол, как женщины… Большую часть жизни Чарльз опекал корабль, как верный муж, заботясь о судне и в порту, и в открытом море, рачительный и экономный, как лавочник!

Уже давно рассвело, а я все спал — в мою темную конуру солнечный свет не заглядывал. Проснулся я оттого, что Филлипс настырно тряс меня за плечо.

— Убирайтесь. Оставьте меня в покое.

— Сэр! Поднимайтесь! Сэр!

— Да какого дьявола вам надобно?!

— Вставайте, сэр. Вас капитан требует.

— Зачем?

— У них там свадьба сегодня.