Негасимое пламя

От сна об обрывах и склонах меня пробудил страшнейший толчок. Я очутился на полу около койки, с которой только что упал, или, точнее, был сброшен. Как только я попробовал встать, на меня опрокинулся парусиновый стул, и мы вместе поехали по палубе, пока не врезались в переборку под откидным столиком. Я кое-как поднялся на ноги, и угол, под которым висел на стене фонарь, полный масла, на пару секунд поверг меня в такой ужас, что я застыл на месте. Угол свидетельствовал о том, что мы съезжаем задом наперед — задним ходом! — прямо в море, и вот-вот утонем. Я не удержался на ногах и повис, цепляясь за койку; дурацкий фонарь торчал надо мной, опровергая все законы Природы, о которой так любит писать мистер Бене. С той минуты я перестал до конца понимать, что и как делаю. Сперва показалось, что корабль уже ушел под воду, и очень скоро из всех отверстий хлынет вода. С этой мыслью мешалась другая: сейчас время ночной вахты, я опоздал, оставил Чарльза без помощника! Когда я немножко пришел в себя, лучше мне не стало, так как было ясно — что-то случилось. Кругом стоял шум. Тонко визжали дочурки Пайка, им вторила какая-то дама — не иначе как Селия Брокльбанк. Перекрикивались мужчины. Вопли смешивались с другими звуками: гудели и хлопали паруса, грохотали блоки, где-то звенело и билось стекло. Я вынырнул в коридор и повис, ухватившись двумя руками за поручень — на самом деле повис, так как корабль, казалось, стоял на голове. Стоило отцепить от поручня руку, как резкий рывок оторвал другую. Я кувырком полетел по коридору и с глухим стуком врезался в переборку, да так, что голова закружилась. На некоторое время я застрял там, словно пришпиленный, наблюдая, как Олдмедоу безуспешно пытается вырваться из пассажирского салона. Давление чуть-чуть ослабло, и я воспользовался передышкой, чтобы выползти на шкафут и добраться до моего излюбленного укрытия — вантов по левому борту, точно там было спокойнее. Увы, привычное место было не узнать! Рядом кто-то чертыхался, я даже не видел кто. Наконец глаза мои привыкли к темноте. Мерцали поднятые паруса. Это был все тот же потусторонний штормовой свет, который почти не освещал корабль, зато озарял огромные, словно облачные, стены, которые окружали нас со всех сторон и вздымались так высоко, что закрывали звезды, превращая их в расплывчатые пятна. Мерцающие паруса обвисли. Водный мир под ними выглядел сплошной неразберихой огромных волн: спереди, сзади — будто черные горы. На моих глазах одна из этих гор — за кормой — изменила форму, расплылась и словно бы исчезла. Я пишу «словно бы», так как не заметил, куда она делась! Едва она пропала, я почувствовал растущее давление и повис — на этот раз на вантах. Шкафут уплыл из-под ног, накрытый очередной волной, которая выросла со стороны носа и обрушилась на нас. С оглушительным хлопком наполнились ветром топсели, за ними — остальные паруса. Грохот стоял, как во время канонады. Нас вознесло на вершину мира. Я перебежал к трапу и уцепился за поручень. Корабль встал на дыбы. Я вскарабкался по лестнице, высунул голову чуть выше уровня палубы — и никого не увидел!

Можно ли считать, что тогда и настал самый страшный миг в моей жизни? Нет — потом бывали и похуже. Но этот — так сказать, первая ласточка — был усилен моим ужасом. Я глазам не верил: обезлюдевшие шканцы и — о Господи! — штурвал! Я одолел трап, который к тому времени почему-то стал горизонтальным, рывком выволок себя — наверх? вбок? — и бросился к рулевому колесу.

— Эдмунд! Слава Богу! Помогайте!

Скорей, скорей! Я о кого-то споткнулся — то ли мертвый, то ли без сознания. Чарльз всем телом повис на штурвале с правой стороны.

— На правый борт!

Страх куда-то исчез, на него не оставалось времени. Несколько минут, показавшихся мне вечностью, я старался помочь Чарльзу, который в одиночку, в бушующем море, дергал и тянул штурвал. Кажется, помог: под нашим общим натиском колесо сдвинулось. Чарльз начинал рывок, я доводил его до конца. Крутануть штурвал не так уж трудно, если покрепче ухватиться за ручки! А вот после, когда приходится тянуть вниз, в какой-то момент кажется, что ничего, кроме слепого упрямства, не в силах одолеть чудовищного невидимого зверя. Не знаю, сколько раз нам пришлось вертеть колесо. Корабль двигался рывками — порывы ветра, которые бились в паруса, как только мы поднимались на гребень очередной волны, делали управление почти невозможным. Скоро Чарльз перестал отдавать приказы, так как я понимал его без слов. Рулевое колесо говорило со мной на своем, безмолвном языке.

— Позвольте, сэр!

Это был матрос. Даже два — они перехватили у нас штурвал. Еще один стоял на коленях и тряс безжизненное тело, о которое я споткнулся, когда бежал сюда. На шкафуте показался капитан: без шляпы, на лице кровь, в руке — пистолет. Запрокинув голову, он смотрел на паруса.

— На мидель!

Прозвучал чей-то спокойный голос:

— Все в порядке, мистер Саммерс!

Я отполз от штурвала к трапу. За мной на четвереньках двинулся Чарльз.

— Меня не разбудили на вахту!