Негасимое пламя

Днем он почитал, поспал, упиваясь словно ненароком выпавшей на его долю роскошной жизнью и ощущая в себе утерянное в последнее время чувство духовной свободы. Переполненный этими ощущениями, он взялся за рукописи, лежащие на письменном столе. Негромко насвистывая то один, то другой веселый мотивчик, он перебирал и перекладывал листки, прочитывал некоторые странички, менял какое-нибудь слово, иногда заново переписывал целый абзац и занимался этим, пока не появился Чезаре с бутылкой вина и не пригласил его к себе на обед.

Приготовленное Чезаре спагетти с рубленым мясом, изрядно сдобренное чесноком, и миску шпината в придачу Дэвид объявил пищей богов. Чезаре ел аппетитно, со смаком, не забывая попутно горько сетовать на неблагодарность нынешней молодежи. Намотав на вилку целый ворох спагетти, Чезаре ловко подхватывал его и отправлял в широко разинутый рот, рассказывая при этом Дэвиду, что Рыжий совсем забросил его ради косоглазой девчонки из фруктовой лавки, и по жирным щекам его катились слезы.

— Не расстраивайся, — утешал его Дэвид, тоже ловко подхватывая на вилку спагетти. — Я знаю одну вдовушку-толстушку, которая сохнет от любви к тебе.

Чезаре едва не подавился и застыл с набитым ртом.

— Madonna mia! — изумленно выдохнул он. — Скажи ее имя!

— Не могу, — уклончиво ответил Дэвид. — Секрет. Бедная женщина никогда не простит мне этого, хотя она вовсе и не бедная. У нее вполне приличное состояньице. Горит желанием разделить его с тобой.

— На что ж тогда эта чертова баба надеется? — неистовствовал Чезаре. — Как же я за ней ухаживать буду, если даже не знаю, где она?

— Она скоро сама тебе скажет об этом, — засмеялся Дэвид.

— А ты надо мной не насмехаешься? — спросил Чезаре. — Послушай, сосватай нас, а? Вот уж повеселимся тогда, compagno! — Он оглушительно захохотал, словно отпустил удачную шутку.

Дэвид пообещал Чезаре заставить изнывающую от любви вдову открыться ему. Они распрощались, поклявшись друг другу в вечной дружбе.

В понедельник утром Дэвид засел за работу над гранками, которые оставила для него Джан на письменном столе. Он еще читал их, когда в полдень к нему в комнату ворвалась Джан.

— А, наконец-то! — сердито воскликнула она. — Я уж и не надеялась, что ты соблаговолишь нынче появиться.

— Почему бы и нет? — Дэвид удивленно поднял брови, в углах его рта пряталась едва заметная улыбка.

— Я ждала тебя вчера. — Сбросив шляпу и туфли, она опустилась в кресло, откинула со лба волосы и. потянувшись за сумочкой, вытащила зажигалку и сигареты. Зажигалка щелкнула, но не загорелась. — Черт возьми! — пробормотала она, снова и снова щелкая зажигалкой, и в ярости запустила ею в степу. Дэвид подошел к ней, чиркнул спичкой. Джан затянулась и выдохнула струю дыма, почти скрывшего ее лицо.

«Как она дурнеет, когда с нее сходит оживление» — подумал он.

Ну вот что, — сказала она, раздраженная его молчанием, — не считаешь ли ты нужным объяснить свое поведение?

— Нет, — отрезал он.

Услышав голос, каким он ответил ей, она осеклась. Голос был твердый и отчужденный.

— Не будь таким противным, Дэвид, — заспешила она. — Ты же должен понять, разве можно вот так взять и уйти… и сделать меня совсем несчастной.

Бросив в пепельницу сигарету, она припала к спинке кресла, сотрясаясь от рыдании. Пораженный, Дэвид кинулся к ней, опустился возле нее на колени, беспомощно бормоча:

— Не плачь! Ради бога, не плачь, Джан! Да и почему, черт возьми, ты плачешь?

Немного погодя, слегка успокоившись, Джан подняла на него полные слез глаза.

— Прошу прощения, — прерывисто дыша, сказала она, — Вот уж чего не собиралась, так это разнюниваться и лить слезы. Это все потому… потому что… о, не знаю, как тебе объяснить. Дай-ка мне выпить, и забудем о том, что произошло.

Она шмыгнула носом, высморкалась в тончайший носовой платок и осторожно вытерла размазавшуюся тушь. Дэвид подошел к бару, палил в стакан виски и, не разбавляя, подал ей. Потягивая виски, она сквозь слезы улыбнулась ему.

— Ну как, лучше? — спросил он.

Она кивнула. Он сел на подлокотник се кресла, и она прижалась к нему в припадке охватившего ее раскаяния. Он ласково гладил ее волосы, обеспокоенный приливом нежности, которая влекла его к ней.

— Ты такая прелесть, Дэвид, — вздохнула она. — Я была влюблена в тебя еще бог знает когда. Но «любовь ее была отвергнута жестоким…». Я поклялась тогда, что поквитаюсь с тобой. Но разве могла я предполагать, что это так заберет меня и что я… я буду так… так страдать оттого, что противна тебе.

— Откуда ты это взяла?

— А разве не так? — Она с отвращением сморщила пос. — Руди — скотина, а ты ведь совсем из другого теста. Погляди на свои руки!

Она взяла его руку и положила себе на колено.

— Какая прекрасная рука! Так и кажется, будто опа умеет думать. Длинные изящные пальцы, такие тонкие и сильные; а черные волоски на тыльной стороне руки — признак мужественности и страстности, каковыми качествами и подобает обладать настоящему мужчине.

— Не говоря уж о мозоли на пальце от чересчур усердного писания и о въевшихся в кожу чернилах.