Негатив. Эскалация

— Возможно, хотели с помощью столь серьёзного инцидента перевести Эпицентр под международный контроль, но, скорее всего, собирались обескровить институт, уничтожив разом весь костяк преподавательского состава. Если бы не усиление режима, им бы это наверняка удалось, а так исполнители подкачали. — Куратор строго глянул на меня. — Учти, Петя: ты схлестнулся с недоучками первого-второго года обучения, других среди иностранных студентов попросту не было. Не в моих принципах умалять чужие достоинства, но пятёрка середнячков-старшекурсников не оставила бы от тебя и мокрого места. Заруби себе это на носу и не вздумай почивать на лаврах!

Я выставил перед собой раскрытые ладони.

— Альберт Павлович, да я…

Куратор отмахнулся и поднял воротник, начал возиться с галстуком, после надел пиджак.

— Что ещё тебе нужно знать? Пожалуй, это всё. Разве что самоубийцами эти ребята всё же не были, даже несмотря на серьёзную психологическую накачку. Им поставили задачу взять в заложники профессуру и руководство института. Когда досрочное возвращение домой грозит потерей сверхспособностей и отправкой в лагерь для неблагонадёжных, ухватишься и за такой шанс. Ты бы ухватился?

Отвечать на риторический вопрос я не стал, и Альберт Павлович натянул перчатки, после выудил из пиджака нашего пленника пухлый бумажник, достал из него толстенную пачку банкнот. Небрежным движением куратор выкинул часть купюр, и по земле рассыпались фунты, франки и рейхсмарки. От рублей он избавляться не стал, на глазок отсчитал примерно треть и протянул мне.

Я никак не выказал удивления и сунул деньги в карман, а вот когда Альберт Павлович подал мне рукоятью вперёд револьвер, невозмутимость сохранить уже не удалось.

— Зачем это?

Куратор кивнул в сторону задержанного.

— А что с этим выродком делать прикажешь? Так бросить?

Я сглотнул.

— Но нельзя же просто его застрелить!

— Почему нет? — спросил Альберт Павлович, продолжая протягивать оружие. — Это враг, врага надо убивать. На нём точно крови больше, чем на тех пацанах.

— Одно дело — в бою…

— Не имеет значения! Это лишь вопрос целесообразности. Пора взрослеть, Петя. Пора взрослеть.

— Я не могу!

— Вздор! Конечно же можешь! Просто в силу юношеского максимализма считаешь роль палача ниже своего достоинства! Так возьми на себя ответственность, вынеси приговор и приведи его в исполнение! Давай!

Я судорожно сглотнул и замотал головой.

— Пф! — фыркнул куратор, но настаивать на своём не стал, буркнул: — Ну да не в моих принципах ломать людей через колено…

Альберт Павлович развернулся и переложил револьвер в правую руку. Негромко хлопнул выстрел, мотнулась простреленная голова, плеснуло из раны кровью, а затем покойник завалился на бок.

— Целесообразность и не более того, — повторил мой куратор, тщательно протирая оружие носовым платком. — И вот ещё что, Петя: про кадровый голод ты наслышан и сам, у нас всё просто: кто не стреляет, тот закапывает. Лопата в багажнике. У тебя час, чтобы тут прибраться. Валюту и документы — сожги. Отсюда ни ногой, заберу на обратном пути.

«Можно подумать, иначе сам бы яму рыть взялся», — мысленно поморщился я, выбрал подходящее место в низинке и принялся штыковой лопатой с коротким и потому не слишком-то удобным черенком подрубать дёрн.

О чём думал, пока возился с неглубокой могилкой?

О приоритетах, разумеется. О своих приоритетах.

Теперь или мы, или нас. Теперь не отсидеться в стороне. Придут и убьют, а кого не убьют — сгноят на каторгах и в лагерях. Пасовать нельзя, надо бить в ответ. Тогда — кровью умоются.

Вот мой приоритет. Вот причина рвать жилы, проламываясь через заложенный инициацией потолок способностей. И я — проломлюсь. А если кто-то вознамерится мне в этом устремлении помешать, приму к руководству наставление Альберта Павловича о целесообразности.

Ям хватит на всех.

Точка!