Теперь в этой версии я не сомневалась ни минуты. И тут же все встало на свои места. Максим хорошенько все продумал. Он приезжает на дачу, убивает Машу, потом возвращается в город. На Машкин труп он бросает мои часы, отличная улика. Наверняка он позаботился еще о парочке таких мелочей. Максим прекрасно меня знает, он понимает, что, увидев труп сестры в комнате, я первым делом вызову милицию. И что они увидят, приехав сюда? Меня, собственной персоной, перепуганную, перепачканную в крови. Мертвую сестру, о нашей ссоре с которой знает весь город, и… получается, что я в припадке ярости ударила Машу по голове чугунной сковородой. И все, попробуй доказать обратное.
Я закрыла глаза.
— Зачем ему это? — снова спросила я вслух, чтобы перестать панически бояться. И снова ответ пришел сразу же: — Мы разводимся, я категорически не хочу с ним жить, и Максим это понял. Обвинив меня в убийстве сестры, он не только избавится от меня на несколько лет, избежав тем самым дележа имущества, ресторанов и прочей ерунды, но и убирает с дороги ненужную свидетельницу. Теперь уже стало абсолютно ясно, что Машка про него что-то знала.
— Значит, в милицию нельзя.
Я вздохнула. Раз Максим затеял это дело, значит, он хорошенько подстраховался. Наверняка я не смогу ничего доказать.
— И что мне остается?
Ответ я уже знала, и от этого мне становилось просто плохо. Я должна избавиться от трупа — это раз. Потом найти улики против Максима— это два. И только после этого идти в милицию.
— За что? — крикнула я в отчаянии и разревелась.
Я вымыла руки с мылом и еще раз оглядела комнату. Яркое солнце светило в окна, пол блестел чистотой, о вчерашней трагедии ничего не напоминало. Я не спала всю ночь, от усталости у меня ломило спину и кружилась голова. Пришлось лечь на диван, где еще несколько часов назад лежал труп моей сестры. Я задремала. Мне снилось, как я тащу Машу волоком по снегу, потом сбрасываю ее в колодец, стоящий у нас во дворе.
Я вскрикнула и проснулась. Рывком села на диван и огляделась. Яркое весеннее солнце слепило глаза, просачиваясь сквозь грязные после зимы стекла.
Я снова легла и тут же увидела себя со стороны: ночь, я тащу сестру, ее рука ударяет меня по щеке. Ужасный, шуршащий звук до сих пор стоит в моих ушах…
Я вскочила на ноги. Нет, видимо, в ближайшее время мне не уснуть. Я вышла в коридор, умылась и снова вернулась в комнату.
«Преступника тянет на место преступления!» — грустно усмехнулась я и тяжело вздохнула. Ну, месяца два у меня в запасе есть, пока снег полностью не сойдет, на дачу соседи не приедут. Они обычно в мае приезжают, не раньше. А кроме них к нашему колодцу никто не подходит. Не думаю, что Максим решит сюда заехать по доброй воле,
— Значит, у меня есть два месяца! — я успокоилась, если такое вообще возможно. Но меня перестало бить, зубы уже не стучали, сердце не выпрыгивало из груди. Просто было невыносимо плохо, и душа разрывалась на части. Я не могла понять, как такое могло случиться в МОЕЙ жизни. Это не кино, это реальность, но в нее трудно было поверить.
Я вышла во двор и, щурясь от ослепительно яркого снега, зашла за ворота. Пустынная улица, громко щебечут птицы. Даже не верится, что в такой хороший день может случиться что-то плохое.
Я вернулась во двор и опустилась на завалинку — сколько раз за эти сутки я проделывала этот маршрут? Десять? Двадцать? Сто?
Теперь надо все обдумать. Машка завтра должна была вернуться на шоу, значит, вместо нее поеду я. Вернее, полечу я, по своему собственному паспорту, который я нашла у Маши в сумочке. Как была Лиза Буркова, так и останется Лиза Буркова, для мена это идеальная ситуация. Можно сказать, мне повезло. Я буду в безопасности (ведь шоу снимают скрытые камеры двадцать четыре часа в сутки), и у меня будет время все хорошенько обдумать. Теперь Маша… Ее отсутствие в городе могут заметить. Стоп! Охрана считает, что в домике сейчас Машка, значит… ну, поиграю в свою сестру некоторое время, засвечусь в людных местах и сообщу всем, что улетаю к матери в Варшаву. На неопределенное время, чтобы не хватились.
Пока вроде все сходится. Я на реалити-шоу, Маша у матери в Варшаве. Максим… Ну, об этом подонке я подумаю потом, сейчас у меня голова разламывается от пережитого.
Я вошла в дом, взяла Машкину сумочку, которую нашла под диваном, вытащила из нее сотовый и вызвала такси.
— Пора сваливать, — я с тоской оглядела дачу. Было ясно, что по доброй воле я сюда больше никогда не вернусь.
На этот раз таксист был мне не знаком, он хмуро взглянул на мою зеленую от бессонной ночи физиономию и неприятно крякнул:
— Справляли 8 Марта?
— Пятого? — удивилась я вопросу, садясь в машину. — Вы о чем?
— Да так, — водитель пожал плечами. — Видок у вас еще тот.
— На себя посмотри, — тихо буркнула я.
Когда мы проезжали мимо домика охраны, я велела притормозить. Вылезла из машины и подбежала к двери.
— Эй! — я стукнула кулаком в дверь. — Есть кто живой?
— Че надо? — одутловатое лицо и запах перегара одновременно обрушились на меня вместе с распахнувшейся дверью.