Негромкий выстрел (Вместе с Россией - 1)

- Кстати, Алеша, пока на нас не обиделись хозяева, давай вернемся к столу, тем более что там веселье вроде бы угасает, - предложил Рооп, и друзья с сожалением покинули уютный уголок бильярдной, чтобы окунуться вновь в застольный шум офицерского собрания. А здесь уже отпели свои песни цыгане, услаждавшие слух царя и его собутыльников в дни полковых праздников. Снова гремел хор трубачей. Лица солдат были черны от долгого напряжения легких, но серебро труб звучало чисто и бодряще.

Часы пробили два с половиной как раз в тот момент, когда друзья занимали свои старые места за столом. Царь и Лукавый как будто и не кончали свой спор. За два с лишним часа, которые Рооп и Соколов провели в отсутствии, изменился только предмет спора, но не его ленивое течение. Теперь Николай II вяло пикировался со своим дядей по поводу просьбы командира полка Воейкова о производстве в следующий чин капельмейстера, прекрасно дирижировавшего весь вечер хором трубачей. Для такого производства бедный кантонист не выполнял какого-то одного условия о порядке производства гражданских чиновников военного ведомства. Великий князь настойчиво твердил, что награда в виде следующего чина невозможна, тем более, что военный министр неизвестно как к этому отнесется.

Коль скоро речь у царственных особ зашла о любимце полка дирижере и наставнике трубачей, гусары, еще не до конца оглохшие от возлияний, стали прислушиваться, и шум в трапезной постепенно стих. Соколов наконец услышал капризный голос царя, в котором уже не было былой неуверенности, как на большом приеме. Здесь, в своем родном кругу, российский самодержец не искал слова и не пытался подбирать из них умную речь. Он был среди своих, возбужден выпитым и говорил повелительно и высокомерно.

- А я утверждаю, что военный министр мое повеление исполнит сей же час, немедленно и беспрекословно, - рубил Николай II, обращаясь к Лукавому. - Я еще нынче вечером для себя оное дело решил!

- Но, государь, ведь теперь уже почти три часа утра седьмого ноября, как же ваше повеление может быть исполнено шестым числом, помилуй бог! ладил свое Николай Николаевич.

- Мои министры всегда бодрствуют и немедленно исполняют мои указы, капризно настаивал на своем император всея Руси, - могу держать пари! Ставлю арабскую кобылу Одиллию против твоих двух борзых!

- Принимаю твое пари, Ники! - забыв в сердцах назвать царя величеством и на "вы", заявил великий князь совсем по-домашнему. - Они не успеют включить твое повеление в приказ вчерашним числом, поскольку эти... чиновники... - и великий князь добавил к своей фразе гирлянду нецензурных, но рифмованных характеристик. Дружный гогот гусаров был ему наградой.

- Итак, господа! - обратился царь к окружающим, выждав минуту, пока смех не умолк. - Составляем депешу Владимиру Александровичу Сухомлинову!

Тотчас явился артельщик с письменными принадлежностями и маленьким пюпитром для письма. Царь собственноручно начертал несколько слов на листке бумаги, небрежно сложил его вдвое и, не глядя, протянул в пространство за собственной спиной. Услужливые руки бережно приняли листок и с елико возможной скоростью бросились доставлять его к ближайшему телеграфному аппарату...

Веселье еще долго бурлило под сводами высокого белого зала. Соколов, непривычный к подобному времяпрепровождению, с трудом высиживал трудные предрассветные часы, когда сон особенно наваливается на усталого человека. Гусарам, казалось, было все нипочем. Шутки и песни неслись со всех сторон, сталкиваясь под сводами и превращаясь в многоголосый гомон.

Так же неожиданно, как и появился, Николай II вместе с великим князем в сопровождении Воейкова исчез из зала. Трапезная сразу же быстро стала пустеть.

...Наутро Рооп послал своего денщика за номером "Русского Инвалида", официальной военной газеты. На первой странице листка, в самом конце высочайшего указа о производстве военных чинов, набранная в спешке петитом, стояла строчка, которая свидетельствовала о том, что Николай II выиграл свое пари у Лукавого. Военный министр каким-то чудом успел исполнить каприз самодержца.

23. Германия - Италия, ноябрь 1912 года

В начале нашего века мало кто из досужих путешественников стремился в Италию летом. Летняя Италия оставалась целиком для итальянцев. Зато осенью и зимой Апеннинский полуостров переполнялся иностранцами, преимущественно знатью и богачами, подданными почти всех стран Европы. Большинство из них забивало собой гостиницы, пансионаты, частные дома, превращавшиеся на курортный сезон в мощный источник дохода для владельцев. Некоторые, особенно "русские князья и бояре", как их называли в Италии, приезжали целыми семьями, с чадами, наслаждаясь южными красотами в собственных дворцах либо арендуя роскошные особняки.

До начала "бархатного" периода гостиницы больших итальянских городов пустовали, богатые магазины не работали, нарядные экипажи почти не сновали по улицам.