Негромкий выстрел (Вместе с Россией - 1)

- Кто теперь пойдет воевать?! - снова вопросил Григорий. - Разве возможны войны религиозные или династические, вроде Алой и Белой розы? Прогресс наук, развитие военной техники сделали войны абсолютно немыслимыми. Культура человечества достигла сияющих вершин, и немецкий мужик не пойдет убивать русского мужика! Лев Николаевич Толстой не случайно высказал свою глубочайшую проповедь непротивления злу насилием. Он уловил общественный дух, который господствует в мире. Никто не хочет воевать! Все люди братья, они не поднимут оружие друг против друга! Я сердцем чувствую, что не может в наше время, в двадцатом веке, существовать врага внешнего!..

- Браво, Гриша! - поддержал его студент-анархист.

Белоподкладочник продолжал, упоенный собственной речью:

- Относительно врага внутреннего... Наш век начинается как век реформ. Семнадцатое октября, когда царь вынужден был подписать манифест о свободах, служит залогом прогресса даже нашего государства. Вообще же во многих державах в Европе уже давно нет абсолютизма и тирании, достигнуто полное равенство граждан. Все общественные конфликты в цивилизованных странах решаются не виселицами и нагайками, не бойнями и репрессалиями, но корректными запросами в парламентах и дискуссиями...

Соколов заметил, что "мастеровой" снова иронически заулыбался, и почувствовал в нем союзника по внутреннему настроению и отношению к горячим и идеалистическим речам молодежи. Соколов удивился этому обстоятельству, поскольку молодой человек был примерно такого же возраста, как и все остальные, но явно проявлял значительно больше политической и общественной зрелости, не вступая в пустые словопрения.

Гриша продолжал распинаться:

- Двадцатый век, как я уже сказал, будет веком реформ, мирных реформ и дискуссий. Только через столкновение мнений возникнет истина и человеческий гений реконструирует общество. Бернштейн и Каутский, но не Маркс и Энгельс гении современности...

При этих словах многие выразили свое недоумение и неприятие тезиса, но Гриша продолжал:

- Скоро и в нашем обществе процветут демократические идеи, они, как птицы, пересекут все границы и облагородят крестьянина и жандарма, придворного и купца. Скоро не будут нужны ни "ваше благородие", ни козыряние, будут отменены позорные надписи на воротах парков "Собакам и нижним чинам вход воспрещен!" - все люди станут братья!

- Как, сами собой? - иронически бросил "мастеровой" в океан пафоса Гриши камень сомнения.

Григорий осекся, как будто из него выпустили воздух.

Он не смог ничего ответить, но тем не менее был награжден аплодисментами значительной части молодежи.

- Экие они все утописты, - проворчал "мастеровой" в сторону Соколова, также признав в нем серьезного человека, которого не сбить с панталыку красивой фразой.

Словно оправдывая его слова, речь стал держать Саша.

- Товарищи! - обратился он ко всем. - Я поясню, хотя у нас сегодня и не приготовлено тезисов... Мировые отношения так запутались, что правительства всех стран сочли за благо вооружиться. Войны теперь, я не соглашусь с Гришей, - кивнул он в сторону оппонента, - не только возможны, но весь мир превратился в бочку с динамитом, к которой нужно только поднести фитиль... Надо призвать все монархии и все республики, кои имеются в мире, разоружиться, перековать мечи на орала...

- Когда не будет военного сословия, когда не будет офицеров и солдат, не будет воинской повинности и военных кредитов - мир вздохнет с облегчением и не будет войн. Разве не так? Василий?! - обратился он к "мастеровому".

- Не так, Саша! - подтвердил твердо Василий. - Мы, большевики, утверждаем, что войны возникают не оттого, что накапливается вооружение воевать можно и дубинами, - войны нужны капиталистам, чтобы держать в узде нас, рабочих, и вас, крестьян, - обратился он к Павлу Никитичу. - Войны нужны торгашам и фабрикантам, чтобы захватывать новые рынки, войны нужны современному государству для того, чтобы отвлекать народ от классовой борьбы и занимать его чувства национальной рознью...

"Дельно выступает большевик! - с неожиданным для себя одобрением подумал Соколов. - Пожалуй, пример трагической японской войны подтверждает его слова".

Соколов решил послушать, что будет дальше высказывать весьма симпатичный ему человек, но того прервали другие молодые люди, снова загалдевшие все сразу и решившие доказать каждый свое вопреки оратору.

- Товарищи, товарищи! - перекричала снова всех Татьяна. - Мы опять отвлеклись от темы... Зачем же было беспокоить господина полковника, если вы никто не хотите послушать его мнение об армии?..

Соколову хотелось высказать свои мысли об армии. В то же время, когда он встречал внимательный взгляд соседки, робость охватывала тридцатисемилетнего полковника, как будто он в своей жизни и не командовал отделениями, эскадронами и даже полком, как будто и не бывал в опасных переделках, где один неверный шаг мог стоить ему не только свободы, но и жизни.