Нейро-панк (СИ)

Соломон хотел было ударить его снизу по челюсти. Но не успел. Вокруг него начало что-то происходить, и он не сразу понял, что именно. Слишком уж абсурдным и невозможным оно казалось.

Слишком… Безумным.

Он видел, как один из подручных Пацци, худой юноша в не по возрасту строгих роговых очках, вдруг запускает руку под полу пиджака. Когда она выныривает, в ней холодным лунным серебром светится пистолетный ствол. Зачем?.. Неужели они решили банально его застрелить, прямо в этом инвалидном кресле?

Но юноша не целится в Соломона. Движение его руки короткое и заученное, точно он долго практиковался. И еще оно совершенно непонятное, никто не будет выхватывать таким образом оружие и так держать руку. Разве что если…

Юноша утыкает ствол пистолета себе под подбородок. Он собран и серьезен, словно делает очень ответственный трюк. Или отвечает на самом важном экзамене. Глаза не моргают, губы плотно сжаты. До последнего мгновенья Соломону кажется, что тот что-то скажет. Ведь люди не могут так просто делать такие странные вещи. Но мафиози ничего не говорит. А мгновеньем позже его палец выбирает последний свободный миллиметр спускового крюча.

Голова парня мотнулась, как от увесистого удара кулаком. Комната была достаточно просторна, но среди пустых неоштукатуренных стен, где всегда прячется эхо, выстрел прозвучал раскатисто и громко. Соломон видел все в мельчайших подробностях. Как дрожат и делаются бесформенными губы, сквозь которые наружу вырывается рваный серый туман пороховой гари вперемешку с алой взвесью. Как лопается в глазнице один глаз, бесформенным комом отлетает в сторону. Как из бледного лба выстрел вышибает кусок черепа, все еще обтянутый кожей. Он подлетает кверху и ударяется о стену, подхваченный иссиня-багровым гейзером. Очки с лопнувшими стеклами падают под ноги, но человек с пистолетом уже не может их подхватить. Медленно заваливается набок и назад, все еще держа руку прижатой к подбородку. И падает ничком возле самой коляски, зацепив ногой колено Соломона.

Соломон поворачивает голову, чтобы по лицам других людей понять, что случилось. Какая-то безумная выходка, розыгрыш, ловушка…

Несколько выстрелов сливаются в один. Тот головорез, что помогал освободить руки Соломона, засовывает короткий ствол никелированного пистолета себе в рот, так буднично, словно это большая толстая сигара. Лицо у него тоже равнодушное, даже сонное. Выстрел – его щеки надуваются и лопаются двумя грязными нарывами, сквозь которые сыплются удивительно белые неровные жемчужины зубов. Стена позади него испачкана несимметричным ярко-красным цветком, к которому прилипли клочья волос.

Еще один стреляет неудачно. Он слишком поспешил, прижимая ствол к виску. Выстрел получился скользящим. Пуля раздробила глазницу, превратив лицо в перепаханный овраг. Он шатается, как пьяный, на пол хлещет кровь, уцелевший глаз незряче смотрит куда-то в сторону. Но он находит силы вновь поднять руку. Вторым выстрелом он сносит себе затылок. Кажется, он улыбается, когда падает лицом вниз, но едва ли это улыбка облегчения, скорее, судорога лицевых мышц.

Еще кто-то тянет руку к виску, еще один пустой, как пара старых аквариумов, взгляд. Еще один выстрел. И еще один. И еще несколько.

Выстрелы длились едва ли больше трех-четырех секунд, но Соломону показалось, что прошло не меньше минуты, прежде чем в комнату вернулась тишина. Впрочем, тишину нельзя было назвать полной, эхо от выстрелов еще гуляло от стены к стене, а в ушах стоял гулкий звон.

По всей комнате лежали люди в строгих серых костюмах. Один, двое… Пятеро. Они падали там, где стояли, как оловянные солдатики комиссара Бобеля. И в том, как они ушли из жизни, организованно, словно по слышимой только ими команде, тоже было что-то от безвольных игрушечных фигурок. Пол был залит кровью, которая безжалостно портила хорошее сукно пиджаков, от пороховой взвеси кислило под языком. Пять серых фигур, растянувшихся в разных концах комнаты, напоминали какую-то диковинную головоломку с одинаковыми деталями.

Соломон ошалело помотал головой.

Безумие. Цирк абсурда, разыгранный по нотам самим дьяволом. Это был не фокус, в этом он готов был поклясться. Никто не тянул людей Пацци за руки, никто не приказывал им сводить счеты с жизнью. Они просто… Просто одновременно решили сделать это. Украсить комнату своими мозгами. И сделали. Точно это была какая-то забавный праздничный розыгрыш, особенно смешной из-за молчаливого сговора участников. "Разнеси себе голову - для торжественных мероприятий, корпоративных праздников и дней рожденья. Только для взрослых участников. Взрыв юмора для вас и ваших гостей!"...

Сам Пацци был жив. Потрясенный не меньше Соломона, он застыл рядом с инвалидным креслом, раздавленный окурок все еще дымился возле его лакированного ботинка. Но в наполнившем комнату пороховом тумане этот крошечный дымный язычок был практически незаметен. Где-то со стены едва слышно сыпалась цементная пыль.