Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге

На протяжении XX столетия биологические модели преступления были потеснены психоаналитическими и социологическими теориями. Последние преобладали, приписывая хроническую преступность психологическим, экономическим и политическим факторам. Также была влиятельной теория социального научения — идея, что преступление является усвоенным поведением. Однако биологический детерминизм пережил небольшой период возрождения на волне расовых беспорядков в Детройте летом 1967 года[64]. Нейрохирурги Вернон Марк и Уильям Свит присоединились к психиатру Фрэнку Эрвину и опубликовали совместное письмо в журнале Американской медицинской ассоциации, которое называлось «Роль заболеваний мозга в беспорядках и городской преступности». Марк и Эрвин развили свои взгляды в спорной книге «Насилие и мозг» (Violence and the Brain), вышедшей в 1970 году, где утверждали, что насилие «связано с нарушением функций мозга», и пропагандировали лечение путем введения электродов в некоторые участки лимбической системы для их коррекции. Их аргументация привлекла внимание небольшого числа нейрохирургов и чиновников из тюремных администраций, а также Министерства юстиции США. Хотя на заключенных было проведено всего несколько операций, общественная озабоченность «разрушением идентичности» и негуманным лечением заключенных нарастала. На слушаниях в Конгрессе в 1973 году директор Национального института психического здоровья заявил, что хирургия не должна использоваться для изменения поведения психически здоровых пациентов (20).

Нейронаука может однажды внести свой вклад в диагностику способности к рациональному мышлению и контролю над побуждениями, но на этом пути стоит огромное количество технических препятствий. С одной стороны — и это весьма значительная оговорка, — в тот

момент, когда проводится сканирование мозга, поступок уже был совершен. Мозг с годами изменяется. Он стареет, реорганизуется из-за повреждений и переживаний. И очень редко можно сказать, что результаты функционального сканирования отражают мозговые корреляты психического состояния обвиняемого в момент преступления, только в тех случаях, когда обнаруживаются стойкие грубые дефекты, которые, возможно, отражают устойчивые особенности когнитивных способностей обвиняемого. И даже в этих случаях доказать, что эти отклонения предшествовали преступлению, — задача из разряда «проще сказать, чем сделать».

Таким образом, теоретически возможно, что отклонения в некоторых «эмоциональных структурах мозга» Дугана предшествовали и способствовали преступлению, совершенному два десятилетия назад. Но они могли также возникнуть как следствие того, что Дуган провел десятилетия в тюрьме. С другой стороны, отклонения могли быть простым совпадением и не иметь вообще никакого отношения к его преступлениям. В идеале нам бы хотелось знать: любой ли человек с таким типом активности мозга является убийцей или нет, а также любой ли, у кого этот тип активности отсутствует, не способен убить. Но стандарт описания в терминах причинно-следственных связей нереалистично высок (21).

Речь не о том, что методы, основанные на данных об активности мозга, никогда не смогут внести свой уникальный вклад в факты уголовного дела. Это будет зависеть от того, можно ли будет определить у человека нарушения, тесно связанные с когнитивным дефицитом, приводящим к неспособности обвиняемого оценивать недопустимость своих действий, влияющим на формирование намерений, а также на понимание моральных норм и соответствие их требованиям.

За исключением крайних примеров поражений мозга, на сегодняшний день невропатологи, психиатры и психологи не знают, имеет ли определенное нарушение какое-либо отношение к рассматриваемому преступному поведению (22). Существует множество причин для неуверенности.

Хотя нейровизуализация может учитывать колебания уровня содержания кислорода в крови, как мы уже видели, интерпретация изменений в активации мозга как свидетельства того, что обвиняемый не соответствует установленным законом критериям полноты ответственности (значительный дефект способности к рациональному мышлению, неспособность формировать намерение, ослабленный контроль импульсов и т.д.), — еще не имеет под собой твердого научного основания. Не менее важен и тот факт, что «аномалии» мозга не обязательно играют свою роль с функциональной точки зрения. Неврологи уже десятилетия назад заметили, что многие люди с поврежденным мозгом (с подозрительными поражениями или в случаях функциональных исследований, — нетипичным характером активации) вполне законопослушны. Например, в статистике поражения лобных долей связаны с повышенной агрессивностью, но на деле большинство людей с такими поражениями не проявляют враждебности или склонности к насилию. По-видимому, обширные связи между областями мозга позволяют одним зонам замещать и компенсировать функцию других. И наоборот, томограммы некоторых людей с серьезными проблемами в поведении обнаруживают совсем незначительные изменения или их полное отсутствие (23).