Нейромант

И вот однажды под Болинасом, готовясь снимать особенно изощренный образчик минговского архитектурного милитаризма, я пронизал тонкую мембрану, мембрану возможного…

Незаметно, шажок за шажком, я ступил за Грань…

И, подняв голову, увидел двенадцатимоторное летающее крыло; гудя пропеллерами, толстый бумеранг со слоновьей грацией летел к востоку, летел так низко, что я мог сосчитать заклепки на его тускло-серой обшивке и, кажется, даже слышал отзвук джаз-банда.

* * *

Я обратился к Кину.

Мерв Кин – журналист-фрилансер, большой специалист по техасским птеродактилям, контактерам-реднекам, лох-несским чудовищам низшей лиги и топ-десятке теорий заговора, особенно котирующихся в самых завиральных закоулках американского массового сознания.

– Неплохо, неплохо, – сказал Кин, протирая охотничьи очки из желтого поляроидного стекла подолом своей гавайской рубашки, – но ничего психического в этом нет, шарики с роликами на месте.

– Но я видел его, Мервин.

Мы сидели на ослепительном аризонском солнце у бассейна. Кин дожидался в Тусоне группы лас-вегасских госпенсионеров, лидерша которых получала сообщения от Них на микроволновку. Я всю ночь провел за рулем, что хорошо чувствовалось.

– Естественно, видел. Никто и не спорит. Ты же меня читал – знаешь, как я подхожу ко всей этой уфологической хрени. Все очень просто. – Он тщательно водрузил очки на свой орлиный шнобель и пригвоздил меня к шезлонгу отработанным взглядом василиска. – Людям мерещится разное, только и всего. Ничего там нет, но людям все равно мерещится. Наверное, потому, что им это нужно. Ты же читал Юнга, должен понимать… В твоем-то случае все совсем очевидно: сам говоришь, что думал об этой свихнутой архитектуре, воображал себе невесть что… Слушай, наверняка же ты пробовал в свое время кучу разной дури? Кто вообще в Калифорнии пережил шестидесятые без того, чтобы увидеть галлюцинацию-другую, а? Сидишь себе и вдруг понимаешь: кто-то нанял целые армии диснеевских техников, чтобы вплетали мультголограммы египетских иероглифов в ткань твоих джинсов, или…

– Не так же все было.

– Кто бы спорил. Дело было совсем иначе, да? Как наяву? Все как обычно, и вдруг бац – возникает этот монстр, эта мандала, эта неоновая сигара. У тебя вот – огромный самолет от Тома Свифта.[36] Это случается сплошь и рядом. Ты даже не спятил. Понимаешь, да?

Он выудил пиво из потрепанного пенопластового кулера, стоявшего рядом с шезлонгом, и продолжил:

– На той неделе я был в Виргинии. Округ Грейсон. Беседовал с шестнадцатилеткой, на которую напала ведмежья бо́шка.

– Что-что?

– Медвежья голова. Отдельно от тела, как охотничий трофей. Так вот, эта ведмежья бо́шка порхала на собственной летающей тарелочке вроде колесного колпака с винтажной тачки кузена Уэйна. Глаза мерцали, как сигарные окурки, а из-за ушей торчали хромированные телескопические антенны.

Он раскатисто рыгнул.

– Голова на нее напала? Как это?

– Лучше тебе и не знать, ты у нас натура явно впечатлительная. «Оно было холодное, – снова изобразил он южный акцент, и так же топорно, – и как будто железное». И пищало по-электронному. Вот это, дружище, натуральный продукт, прямиком из бездн коллективного бессознательного. Девчонка – чистая ведьма. В нашем нынешнем обществе ей места нет. Не смотрела бы она с пеленок старый «Звездный путь» и «Бионического человека»,[37] ей бы дьявол мерещился. Она подключена к главной жиле. И уверена, что с ней это действительно случилось. На все про все у меня было десять минут, пока не приехали настоящие уфологи с детектором лжи.

Я, должно быть, скривился, потому что он осторожно отставил пиво рядом с кулером и сел в шезлонге повыше.

– Если хочешь более высокоштильное объяснение – пожалуйста: ты видел семиотического призрака. Все контактерские истории, например, опираются на эти научно-фантастические образы, которыми наша культура пронизана сверху донизу. В принципе, инопланетян я еще могу допустить – но не инопланетян же из комиксов пятидесятых. Это всё семиотические фантомы, шматки глубоких культурных образов, которые откололись и зажили самостоятельно. Ну, как те жюль-верновские дирижабли, что вечно мерещились канзасским фермерам. А ты увидел призрак другого типа, вот и все. Когда-то этот самолет являлся частью коллективного бессознательного. Ты каким-то образом настроился на ту волну. Так что главное – не волноваться.

Но я-то волновался.

Кин пригладил свой редеющий блондинистый хайр и отправился выяснять, что новенького Они имеют сказать на дальних рубежах, а я задернул шторы в своем номере и улегся в наполненной гудением кондиционера темноте волноваться дальше. Когда я проснулся, волнение никуда не делось. Кин оставил на моей двери записку: ему надо было срочно лететь на север, спецрейсом, проверить слух о массовом увечье скота («увечники», так он их называл) – еще одна его журналистская специализация.

Я поужинал, принял душ, проглотил крошащуюся таблетку для похудения, которая года три болталась на дне моего бритвенного набора, и отправился назад в Лос-Анджелес.