Нейромант

Русская программа вздымается, затопляя башни данных, стирая розовые с голубым краски детской спальни. Я ввожу пакет смастряченных Бобби команд прямо в центр холодного сердца Хром. Выстреливает передача – импульс концентрированной информации, – выстреливает прямо вверх, мимо сгущающейся стены мрака, мимо русской программы, которую Бобби силится удержать под контролем на ту единственную секунду, которая для нас сейчас важнее, чем жизнь. Недооформившееся щупальце тьмы судорожно вскидывается на верхушке черной колонны, но слишком поздно.

Мы сделали это.

Вокруг меня с волшебной легкостью оригами складывается матрица.

Чердак пропах потом и горелой электроникой.

Вспомнился резкий металлический звук, будто визжит Хром, но я никак не мог ее слышать.

* * *

Бобби смеялся до слез. Цифры в углу монитора показывали 07:24:05. Весь рейд занял меньше восьми минут.

А я все не мог оторвать взгляда от русской программы, расплавившейся в прорези.

Основную часть цюрихских накоплений Хром мы перечислили десятку разных благотворительных организаций. Уж слишком неподъемная там была сумма, нам не потянуть. Единственный выход – разломать ее на кусочки, сжечь дотла, без остатка. Иначе она непременно начнет за нами охоту. Себе мы взяли процентов десять и отправили их через Лун Хумов в Макао. Шестьдесят процентов от этого они прибрали себе, а то, что осталось, перекинули нам обратно через самый глухой и запутанный сектор Гонконгской биржи. Прошел час, прежде чем наши деньги стали поступать на счета, которые мы открыли в Цюрихе.

Я молча наблюдал, как нули горкой набираются позади ничего не значащей цифры на мониторе. Я был богат.

Потом зазвонил телефон. Это был Майлс. Я чуть не забыл про нашу условную фразу.

– Джек, старик, я не знаю, что там получилось с этой твоей девчонкой. Какая-то странная штука, фиг поймешь…

– Чего? Давай, не тяни.

– В общем, я шел за ней, как договаривались, вплотную, но не высовывался. Она двинула к «Неудачнику», немного там поторчала, а потом села в «трубу». Зашла в «Дом голубых огней»…

– Куда?!

– Сзади. Где служебный вход. А через их охрану хрен пролезешь…

– И она сейчас там?

– Да нет, старик, я ее потерял. Там все как будто с ума посходили. Похоже, «Голубым огням» крышка, совсем. Представляешь, сработали сразу семь сигнализаций в разных местах, все бегают, тут же и фараоны в полной выкладке подоспели – щиты, противогазы… А потом эти налетели, как мухи на говно, всякие там страховщики, риелторы, членовозы с муниципальными номерами…

– Майлс, куда она делась?

– Упустил я ее, Джек…

– Послушай, Майлс. Оставь деньги, те, что в конверте, себе. Хорошо?

– Ты серьезно? Не думай, мне самому обидно. Я…

Я положил трубку.

– Ну, когда она об этом узнает… – говорил Бобби, обтирая себе грудь полотенцем.

– Вот ты сам ей все и расскажешь, ковбой. А я пошел прошвырнуться.

И я окунулся в ночь, в неоновые огни, слепо дрейфуя с толпой и желая лишь одного – почувствовать себя малой клеточкой всего этого гигантского человеческого организма. Не более чем одной из множества щепочек сознания, болтающихся под геодезическими куполами. Я ни о чем не думал, просто переставлял ноги, но через какое-то время в голову сами полезли мысли. И вдруг все стало ясно. Просто ей нужны были деньги.

Еще я думал о Хром. О том, что мы убили, уничтожили ее так же верно, как будто перерезали ей глотку. И ночь, которая вела меня сейчас своими улицами и площадями, уже объявила на нее охоту. Хром некуда было деться. И еще я подумал о том, как много у нее врагов в одной только этой толпе и что они станут делать теперь, когда ее деньги им уже не страшны. Мы забрали у нее все, что было. Она снова оказалась на улице. Я сомневался, что она доживет хотя бы до рассвета.

Потом я вспомнил о кафе, в котором повстречал Тигра.

Ее темные очки, и длинные черные тени, падавшие от них на лицо, и грязное пятно от румян – цвета плоти – в углу одной из линз рассказали мне обо всем.

– Привет, Рикки, – сказал я как ни в чем не бывало, но уже наверняка знал, что увижу, когда она снимет очки.

Синева. Синева Тэлли Ишем. Ничем не замутненная фирменная синева, по которой их узнают везде. И на каждом зрачке крошечными заглавными буквами выведено по краю – «Цейс-Айкон». Буковки мерцают, как золотые блестки.

– Красиво, – сказал я. (Румяна скрывали темную припухлость. Ни одного шрама, настолько качественное вживление.) – Ты где-то заработала денег?

– Да, заработала. – Она поежилась. – Но больше так не заработаю. Во всяком случае, не на этом.

– Я думаю, та контора приказала долго жить.

– О-о-о, – только и сказала она.

При этом ее лицо нисколько не изменилось. Новые голубые глаза оставались глубоки и неподвижны.

– Впрочем, теперь уже плевать. Пошли, Бобби ждет. Мы только что отхватили приличный кусок.

– Нет. Я должна уехать. Вряд ли он поймет, но мне правда нужно ехать.

Я кивнул, глядя, как моя рука протянулась и взяла ее ладонь. Рука была словно чужая и жила от меня отдельно. Но Рикки оперлась на нее по привычке.