Нейропат

— Случается, люди совершают безумные вещи, — беспечно ответила Сэм. — От этого и дни получаются безумные.

Томас улыбнулся и посторонился, пропуская ее.

— Кроме того, — продолжала она, когда Томас закрыл дверь, — я хотела извиниться за Шелли.

Томас повернулся, окинул ее взглядом. Вид у Сэм был усталый, и все же вся она была охвачена исступленным нетерпением, как скалолаз, рискнувший ступить на подозрительный камень. Она была прекрасна.

— Вам действительно так приглянулось это? — спросил Томас.

Сэм посмотрела на него с загадочной улыбкой.

— Что приглянулось?

— Это дело. Хотите довести его до победного конца?

Сэм озорно нахмурилась.

— Разве по мне не видно?

— Кофе? — спросил Томас.

— Да, конечно... Только без кофеина, если есть. Нервы у меня — никуда.

Томас улыбнулся и кивнул:

— Безумный день.

Сэм с ухмылкой вскинула голову.

— Безумный, и не говорите...

— Да насрать, — сказал Томас, проходя на кухню. Ему нравилось, что он так свободно может сквернословить в ее присутствии.

Он схватил стеклянный кофейник с кофеварки, но остановился. Сэм не хотела поддерживать их бестолковую cловесную игру. Он обернулся. Она, скрестив ноги, прислонилась к дверному косяку.

— Послушайте, — сказала она. — Так... так нечестно.

Томас кивнул, внезапно почувствовав себя голым и до неприличия бледным в свете кухонной лампы.

— Да.

— То есть почему я здесь... На самом деле... — Сэм улыбнулась, затем нервно рассмеялась. — Так вот, я скажу.

— И зачем вы здесь?

— Завтра у меня намечена деловая встреча с доктором Маккензи. Тем самым, который работал с Нейлом...

Нейл. Куда ни плюнь, черт возьми, это был новый центр тяжести его жизни. Неожиданно Томас почувствовал себя дураком. На мгновение он подумал, что Сэм вернулась... из-за него.

— И?.. — Собственная нетерпеливость заставила его поморщиться.

— Так вот, — она сглотнула, — меня «проинформировали», что этот парень никоим образом не может упоминать о работе Нейла — она вся засекречена, — так что самое большее, мы можем рассчитывать на его... личные впечатления.

— Следовательно?

— Вы действительно могли бы помочь мне, профессор.

— А как насчет Шелли и Джерарда?

— Я уже говорила вам: нас так мало — хоть разорвись.

— Но что я могу сделать? — нахмурился Томас.

Лицо Сэм моментально стало безучастным. Томас знал, что ФБР активно готовит своих специалистов на случай тактических переговоров — в СМИ они называли это «словесным дзюдо». При этом обычно употреблялись такие слова, как «обработка» и «переориентация», но в конечном счете все сводилось к манипулированию. Как выяснилось, налет безликого профессионализма, как правило, оказывался лучшим способом для слуг закона добиться нужного, будь то обычные граждане или подозреваемые. Выяснилось, что лучший способ одержать верх в грязной игре — это до поры до времени приберегать свои козыри.

— Интерпретация нуждается в контексте, профессор. Никто не знает Нейла лучше вас.

Ошеломленный на мгновение, Томас внимательно разглядывал Сэм.

— Вы всегда так претенциозны, агент Логан?

— Да бросьте... Вы же прекрасно понимаете, как это непросто.

Да, это было непросто. Две нераздельные жизни. Реальные люди, между которыми все — начистоту.

— Полагаю, непросто.

— Так вы приедете?

Ошибся. Томас нутром почувствовал, какую допустил ошибку.

Но он был нужен ей.

— Позвоните мне утром, агент.

У Сэм был такой вид, словно она абсолютно права.

Потребовалось время, но в конце концов Томас раскопал в подвале старый надувной матрас. Надувая его, он присел на диван, пристально глядя в экран телевизора. Сменяющиеся красотки из «Новостей» приглушенно бормотали что-то. По-видимому, очередной окровавленный позвоночник обнаружили в почтовом ящике где-то в Лонг-Айленде, далеко от съемочной группы.

Закончив с надувным матрасом, он поднялся наверх и взял с кровати простыню и одеяло. Со всей этой охапкой и болтающимся из стороны в сторону матрасом он зашел в детскую. Фрэнки с Рипли заснули быстро. Стоя в дверях, Томас немного помедлил, смакуя волшебный запах детских тел, свернувшихся под одеялами в тепле, чистоте и безопасности. Затем, положив матрас на пол между их кроватями, он устроил себе импровизированную постель. Подвинулся ближе к розовому ночнику, будто собирался читать. Глаза его уставились на сломанный карандаш и тень, которую тот отбрасывал на коврик. Томас постарался угадать его цвет.

Крохотный пузырек внутри вдруг раздулся от страха, угрызений совести и жалости к себе. Лежа один на полу, он крепко обхватил себя за плечи и стиснул зубы. Он чувствовал себя макакой, в отчаянии забившейся в угол какой-то большой клетки, наблюдавшей за остальной стаей широко открытыми непонимающими глазами.

«Нейл и Нора...»

Но его дети... С ним были его дети. Они были его тотемом, в них крылось неизъяснимое очарование. Частица его, и в то же время не он — нечто самостоятельное, что как раз и придавало им такое значение. Нечто, ради чего стоило умереть в этой жизни, в мире, где жертвенность сменилась деловой болтовней.