Нейропат

— Мне тоже, — сказал Миа. — А я всего лишь сосед.

Томас понял, что он не шутит. Психопаты принадлежали к области кино, похотливых разоблачений в «Новостях» и клинических исследований, а не к тихому Пикскиллу. Культура определила для этих мест другие типы угроз, наметила сюжетные линии, позволявшие поселянам жить с достаточным комфортом. Выгнанные из дома мужья убивали своих жен и детей, но при этом соблюдали границы собственности. Гангстеры в бегах покидали город среди ночи. Террористы сбривали бороды, забывали поливать лужайки, но в остальных отношениях держались тише воды ниже травы.

Психопаты были нечто совершенно иное.

— Что, не по себе, Миа?

— Чертовски не по себе, дружище.

Томас глубоко вздохнул, сцепил пальцы над своим пивом.

— Послушай, я знаю, что не вправе говорить это, но держи рот на замке.

— Про тебя и Сэм? Или про Нейла?

— Про все.

— Удивляюсь, как ничто из этого не вошло в «Новости», — фыркнул Миа. — Все Костоправ, да Костоправ, да опять Костоправ.

— Нейл работал в АНБ, я ведь тебе говорил.

— Тогда почему за ним гонится ФБР?

— Внутреннее дело.

— Ну да, конечно, — кивнул Миа. — Кругом черт-те что творится, а они небось молчок... — Он швырнул кепку, и она покатилась по камням дворика. — Так хоть ты мне рассказывай.

Томас всегда измерял дружбу паузами. Живя с Нейлом в одной комнате, они практически часами могли не говорить друг другу ни слова. С Миа промежутки между шутками, наблюдениями или вопросами никогда так не затягивались, но почему-то казались более глубокими, значащими — скорее результатом взаимного уважения, чем скуки или рассеянности.

— Я когда-нибудь говорил, — отважился Миа после двух или трех задумчивых глотков, — что работал на Отдел Безопасности Отечества?

Томас чуть не поперхнулся пивом.

— Шутишь, старик, — сказал он, утирая рот рукавом. У этого человека сюрпризов было больше, чем в кармане у фокусника.

— Да просто технические контракты, — ответил Миа, вглядываясь в ночь. — Всякое-разное для АНБ, ЦРУ, даже помогал ФБР улаживать кое-какие конфликты.

Томас вытаращил глаза.

— Самозваный марксист работает на АНБ?

— Не забывай, что я стреляный воробей, — сказал Миа, начиная снова кокетливо растягивать слова. — Лучшую часть жизни я прожил под прикрытием.

Они засмеялись, затем снова настала долгая уютная пауза. Тысячи вопросов роились в голове Томаса, и не последний — почему Миа никогда не рассказывал ему, что работал на органы безопасности? Но он и без того знал ответ. Чем глубже погрязаешь во всех этих делах, тем меньше имеешь права рассказывать о них, особенно если речь идет о коммерческих контрактах, связанных с самой могущественной корпорацией — правительством США. Это была одна из причин, по которой в курятнике, населенном высокоучеными мужами, поднималось такое кудахтанье: это называлось Коммерциализацией Речи. Подобного рода вопросы интересовали Томаса, правда, не больше, чем войны в странах, которые он никогда не видал. Ему гораздо более нравилось слушать треп Миа. Это было вроде наблюдения за розничными торговцами: конечно, мысль о камерах, следящих за тем, чтобы с лиц продавцов и кассиров не сходили улыбки, вызывала дрожь, но с точки зрения потребителя это было очень неплохо. Даже Томас вынужден был согласиться, что делать покупки в «Уол-марте» приятнее, чем в «Таргете».

И, по правде говоря, жить в мире, где все держат рот на замке, было хорошо.

— Пока мы все про меня, да про меня, да про меня, — наконец сказал Томас — А как насчет про Миа, про Миа, про Миа?

Сосед номер один хмыкнул: это была их старая шутка.

— Отлично, — сказал он, пожимая плечами. — У нас с Биллом все отлично. Когда общаешься с Байблами, все отходит на второй план. — Он помолчал. — Страшно не хочется говорить, но раньше, когда вы с Норой все время ругались... — Миа запнулся, вид у него был виноватый.

Томас фыркнул и покачал головой.

— На вас было жалко смотреть, — закончил Миа.

— Дела обстояли так хорошо?

— Нет, дела с сексом обстояли хорошо.

Томас тяжко вздохнул. Хотя Миа не делал секрета из того, что он гей, чрезмерная настойчивость, с какой он упоминал об этом Томасу, заставила его предположить, что проблемы остались. Уже не впервые Томас задумывался над тем, насколько открыто держится с ним Миа. Конечно, он был до неловкости откровенен насчет своих отношений с Биллом, но почти никогда не упоминал о своем прошлом до приезда в Нью-Йорк. Порой казалось, что резкость его откровений, касавшихся личной жизни, была всего лишь искусным обманом: фокусник отвлекает внимание публики, прежде чем раскрыть ладонь.

Возможно, поэтому последовавшее молчание было таким... хрупким.

— Думается мне, надо будет присмотреть за детьми на той неделе, — наконец сказал Миа.

— Я тут бог знает чего навыдумывал, Миа, — со вздохом сказал Томас — Это просто...

— Да ты не волнуйся. Скоро школа. И потом...

— Что потом?

— Никогда не думал, что скажу это, но я люблю... — Он смущенно, что было так нехарактерно для него, отвел взгляд. — То есть я хочу сказать, что люблю их... Ты знаешь, отцовские чувства мне несвойственны — вроде там возиться с куколками, но...