"НЕЙРОС". Часть первая "Коннект" (СИ)

Утверждающее молчание было мне ответом. Все опустили глаза, переминаются с ноги на ногу, не знают, куда деть руки, ковыряют носком кеда мусор и так далее. И только Лирания продолжает смотреть на меня, сильно смущая «я-подростка». Я-взрослый, пользуясь тем, что руль у меня, твёрдо и прямо посмотрел в ответ. В её раскосые глаза. В очередной раз удивившись, что она вовсе не красавица, но меня к ней неудержимо тянет.

— Что ты предлагаешь, вершок? — спросила она, не отведя взгляд.

Я-пацан обмер, как напуганный опоссум, и рухнул во внутренний обморок. Она со мной заговорила!

Я-взрослый ответил.

— Не дать этому миру нас сожрать.

Правильно было бы сказать: «Гребитесь веслом, неудачники, а я пошёл. На хрена мне такой балласт?» - но я смотрю на девочку и не могу.

— И как ты думаешь это сделать? — голос её полон скепсиса, а рука нервно прижала к себе растрёпанную головёнку сестры.

Та раздражённо вывернулась и с недоумением посмотрела снизу верх, — наверное, Лирания сделала ей больно.

— Я точно знаю, как это сделать, — ответил я небрежным тоном. — И у меня есть всё, что для этого нужно. Вопрос в другом — нужно ли это вам? Или вы собираетесь слить в сортир десять лет жизни, за ними спустить токи на Средке и повторять этот трюк до тех пор, пока не сдохнете? Сколько лет вы на самом деле проживёте, народ? Полгода веселья на пять лет аренды? Тогда вам стоит задуматься о том, что большая часть вашей жизни уже прошла.

— Как это большая? — спросила растерянно Колбочка.

— Ну да, считать вас не научили. Допустим, ты доживёшь до восьмидесяти. Минусуем семнадцать — шестьдесят три года жизни. Минусуем первую аренду — тебе двадцать семь, осталось пятьдесят три. В режиме «пять лет на полгода» это девять-десять арендных сроков, то есть максимум пять лет жизни, которую ты запомнишь. Ты уже прожила большую половину жизни и умрёшь в восемьдесят лет двадцатилетней, так и не повзрослев. Как тебе такая арифметика, Дженадин? Вы все умрёте молодыми, детишки.

— Не обязательно же повторно арендоваться, — сказал неуверенно Пегля.

— А ты много знаешь тех, кто не пошёл на второй круг? — спросила Лирания.

— Я — нет…

— И я нет, — подтвердила ошарашенная моим подсчётом Колбочка. — Но я вообще мало взрослых знаю.

— Дженадин, — сказал я устало. — Ты не поняла. Нет никаких взрослых. Твоя мать родила тебя не в двадцать семь, а в семнадцать. И ей всё ещё семнадцать. Все низы — один большой детский сад, радостно меняющий себя на конфеты. У вас украли жизнь. Но я знаю, как это исправить.

***

Я оставил их осмыслять сказанное. Вернулся в комнату. Ребятам надо переварить эту арифметику. Они задумались, что система аренды — это пожизненная эксплуатация детей, которым не оставили шанса вырасти. Они никогда не повзрослеют, а значит, и не поймут, в чём обман. Кажется, Дмитрий говорил, что соотношение численности верх/низ примерно один к ста. Один взрослый вершок съедает за свою жизнь сто детей. Счастливых детей, проживающих пять лет непрерывного веселья на Средке и ничего, кроме этого. Я-взрослый поражаюсь людоедской продуманности этого мира. Я-подросток думаю о Лирании. О Колбочке, которую только что жёстко ткнул носом в то, что её смертельная обида на мать — это обида на ровесницу, я-подросток не думаю. Подростки не ценят того, что уже получили, они жаждут того, чего у них нет.

Хреново быть подростком.

— Хорошо выступил, — дверь открыта, в проёме стоит Лирания.

За ней маячат любопытствующая мордочка её сестры и хитрющая физиономия моей.

Я-пацан потерянно мну в руках высохшую на окне футболку, краснею, бледнею и застываю в неловком молчании.

Я-взрослый невозмутимо говорю:

— Привет, заходи.

— Я Лирания, — сообщает девушка.

— Я знаю, сестра про тебя рассказала.

Нагма в коридоре что-то шепчет на ухо малышке, та делает удивлённое лицо, но кивает и они исчезают вдвоём. Дверь тихо закрывается за спиной вошедшей Лирании.

— Можно? — она протягивает руку, и я автоматически отдаю ей футболку.

Девушка пробует наощупь ткань, смотрит швы, выворачивает ворот и внимательно читает ярлычок. Зачем-то нюхает, просовывает палец в продранную в драке дырку, показывает мне. Я-пацан всё ещё в полуобмороке, я-взрослый вспоминаю, что эту футболку купил себе Дмитрий в маленьком магазинчике нашего приморского городка. Мне она великовата, но куда в меньшей степени, чем моя собственная взрослая одежда. Обычная чёрная хлопчатобумажная майка с белым принтом «витрувианский рок» — там изображён «витрувианский человек» с электрогитарой.

— Порвалась, — констатирую я-взрослый.

Лирания возвращает майку, я-подросток судорожно в неё вцепляюсь, не зная, куда деть руки, а я-взрослый обращаю внимание, что девушка и сама одета нетипично для низов. Не похоже на бесплатную синтетику из автоматов.

— У меня есть гитара, — сказала она, ткнув пальцем в картинку. — Почти такая же.

— Круто, — ответил я. — Играешь?

— Да, но нет усилителя, почти неслышно. Поэтому только для себя.

— Я, возможно, знаю, где взять усилитель, — сказал я, подумав о ящиках с электронным хламом в берлоге Кери.