Нейрос. Черные слезы

Женщина прекратила танцевать, сошла с подиума и направилась к нам. Но, как оказалось, не к нам, а просто в комнату. Нас она то ли не видит, то ли не обращает внимания. Сбрасывает то немногое, что прикрывает её наготу, открывает замаскированную дверь — нечто вроде санузла. Заходит, встаёт под душ. Закончив, приступает к интимной гигиене, и я отворачиваюсь. Ни к чему мне наблюдать техобслуживание секс-куклы.

— Уже полночь, да? — догадывается Колбочка.

— Пятнадцать минут первого. Я уже четверть часа как арендатор этого тела.

— Так освободи её быстрей!

— Пусть закончит. А то мало ли, грохнется в обморок в душе.

Женщина выходит из санитарного отсека и, по-прежнему нас игнорируя, укладывается на кровать. Закрывает глаза и засыпает. Или, точнее, выключается. Пошёл цикл восстановления.

Я достаю коммуникатор — связь появилась. Захожу в меню программы управления, которая разблокировалась с переходом рент-прав. Выбираю «Досрочное прекращение аренды», продираюсь через кучу «Вы уверены?», подтверждаю полную выплату, соглашаюсь на десять процентов премии — больше система поставить не даёт, а зря, мне Димкиных денег не жалко. Жму последнее согласие и последнее подтверждение. Программа завершает работу, меню становится неактивным.

— Ну что, что? — волнуется Дженадин.

— Если сработало, то перед нами спит, хотя и голая, но совершенно свободная женщина.

— Прекрати на неё пялиться! — внезапно огрызается Колбочка и укрывает мать одеялом.

Я сегодня пялился на неё несколько часов, но не возражаю. Теперь это не предмет, а человек, есть разница.

— Разбудить её, как ты думаешь? — спрашивает девушка.

— Мне кажется, не стоит. Ты не в том состоянии, чтобы усидеть на моте, да и она весь день плясала. Импланты, конечно, работают, но всё равно ей стоит отдохнуть. Ляг рядом, поспи. Я покараулю.

— Но это же опасно?

— Не больше, чем ломануться в этот хаос на моте с двумя девушками за спиной. За клановых нас то ли примут, то ли нет, а если примут — да не те? Полиция имеет привычку объявляться в самые неподходящие моменты. Пристрелят и как звать не спросят. Пожалуй, лучше остаться тут до утра.

Дженадин прилегла на кровать, сначала чуть в стороне, но потом придвинулась к матери, пригрелась и задремала. А я пошёл к дверям, где присел на подиум, уперев дробовик прикладом в пол. Спать хочется неимоверно — вот же чёртов молодой растущий организм! Сейчас бы кофе…

* * *

Разбудила меня вибрация коммуникатора.

«Ты где? Какого хера там творится? Ты опять во что-то влип, папаша?» — сообщение от Дмитрия.

«Живы. Подробности потом», — написал я Дмитрию. Получил ответ: «Ну ты и жопа». Реагировать не стал.

Аккуратно разбудил Колбочку:

— Пора. Светает. Лучше уходить сейчас.

— Мама? — вскинулась она, не сразу осознав, где мы и что случилось вчера.

Мерсана лежит рядом, безмятежно спит.

— Мам, проснись, — осторожно трясёт её за плечо девушка. — Проснись, это я!

— Джен? — улыбается та, не открывая глаза. — Странно, говорили, что снов не будет…

— Это не сон, это я, ну, пожалуйста!

Женщина открывает глаза, осматривается, хмурится, увидев меня. Невыспавшийся, растрёпанный, перемазанный засохшей кровью подросток с ружьём. Не вызвал, значит, мгновенной симпатии. Да и чёрт с ней.

— Дженадин? Как ты сюда попала? Аренда! Что с арендой?

— Не беспокойтесь, дамочка. Аренда кончилась.

— Но ещё же не… Ох, чёрт, я голая. Джен, там в углу встроенный сейф. Принеси оттуда одежду и коммуникатор. Какое вообще число?

Я включил свой и повернул к ней экран.

— Я что-то путаю, или ещё не…

— Форсмажор, — не стал вдаваться в подробности я.

— А как же…

— Оплата перечислена полностью, с премией.

— Какое счастье, — вздыхает она облегчённо. — Можно будет неплохо оттянуться на Средке!

— Боюсь, со Средкой проблемы, — сообщил я, — но это обсудим позже. Одевайтесь, нам пора.

Вышел, чтобы не смущать, огляделся на улице. Туман ещё ушёл не весь, подсвечивается восходящим солнцем. Вроде бы он раньше не поднимался так высоко? Или я внимания не обращал?

На Средке тихо и совершено безлюдно. На тротуарах и на дороге чёрные пятна, и валяются как будто сломанные манекены. Но это не манекены, конечно. Пахнет горелым. Больше отсюда ничего не разглядеть.

Я с сомнением посмотрел на моты. Идея уехать на одном из них перестала казаться привлекательной — на пустой Средке мы будем заметными, как прыщ на жопе. Возможно, лучше уйти пешком — если не выходить на центральную магистраль, а держаться боковых улочек, то можно просочиться, вообще никого не встретив. Ну, я надеюсь.

— Мы готовы, — сказала Дженадин, осторожно выходя на улицу.

На валяющиеся трупы клановых она старается не смотреть.

— Как мама?

— Растеряна, ничего не понимает, но пойдёт с нами. Ей ведь можно с нами?

— Нужно. Я за неё вчера кучу денег отвалил, надо беречь свои инвестиции.

— Я же… — вспыхнула Дженадин.

— Стоп, — перебил я её торопливо, — это была глупая шутка. Я не подумал, как это прозвучит. Запомни: ни ты, ни твоя мать ничего мне не должны. Дмитрию тоже. Если это и можно назвать «инвестицией», то это инвестиция в то, чтобы некая Дженадин была счастлива.