Нейрос. Коннект

— Я точно знаю, как это сделать, — ответил я небрежным тоном. — И у меня есть всё, что для этого нужно. Вопрос в другом — нужно ли это вам? Или вы собираетесь слить в сортир десять лет жизни, за ними спустить токи на Средке и повторять этот трюк до тех пор, пока не сдохнете? Сколько лет вы на самом деле проживёте, народ? Полгода веселья на пять лет аренды? Тогда вам стоит задуматься о том, что большая часть вашей жизни уже прошла.

— Как это большая? — спросила растерянно Колбочка.

— Ну да, считать вас не научили. Допустим, ты доживёшь до восьмидесяти. Минусуем семнадцать — шестьдесят три года жизни. Минусуем первую аренду — тебе двадцать семь, осталось пятьдесят три. В режиме «пять лет на полгода» это девять-десять арендных сроков, то есть максимум пять лет жизни, которую ты запомнишь. Ты уже прожила большую половину жизни и умрёшь в восемьдесят лет двадцатилетней, так и не повзрослев. Как тебе такая арифметика, Дженадин? Вы все умрёте молодыми, детишки.

— Не обязательно же повторно арендоваться, — сказал неуверенно Пегля.

— А ты много знаешь тех, кто не пошёл на второй круг? — спросила Лирания.

— Я — нет…

— И я нет, — подтвердила ошарашенная моим подсчётом Колбочка. — Но я вообще мало взрослых знаю.

— Дженадин, — сказал я устало. — Ты не поняла. Нет никаких взрослых. Твоя мать родила тебя не в двадцать семь, а в семнадцать. И ей всё ещё семнадцать. Все низы — один большой детский сад, радостно меняющий себя на конфеты. У вас украли жизнь. Но я знаю, как это исправить.

***

Я оставил их осмыслять сказанное. Вернулся в комнату. Ребятам надо переварить эту арифметику. Они задумались, что система аренды — это пожизненная эксплуатация детей, которым не оставили шанса вырасти. Они никогда не повзрослеют, а значит, и не поймут, в чём обман. Кажется, Дмитрий говорил, что соотношение численности верх/низ примерно один к ста. Один взрослый вершок съедает за свою жизнь сто детей. Счастливых детей, проживающих пять лет непрерывного веселья на Средке и ничего, кроме этого. Я-взрослый поражаюсь людоедской продуманности этого мира. Я-подросток думаю о Лирании. О Колбочке, которую только что жёстко ткнул носом в то, что её смертельная обида на мать — это обида на ровесницу, я-подросток не думаю. Подростки не ценят того, что уже получили, они жаждут того, чего у них нет.

Хреново быть подростком.

— Хорошо выступил, — дверь открыта, в проёме стоит Лирания.

За ней маячат любопытствующая мордочка её сестры и хитрющая физиономия моей.

Я-пацан потерянно мну в руках высохшую на окне футболку, краснею, бледнею и застываю в неловком молчании.

Я-взрослый невозмутимо говорю:

— Привет, заходи.

— Я Лирания, — сообщает девушка.

— Я знаю, сестра про тебя рассказала.

Нагма в коридоре что-то шепчет на ухо малышке, та делает удивлённое лицо, но кивает и они исчезают вдвоём. Дверь тихо закрывается за спиной вошедшей Лирании.

— Можно? — она протягивает руку, и я автоматически отдаю ей футболку.

Девушка пробует наощупь ткань, смотрит швы, выворачивает ворот и внимательно читает ярлычок. Зачем-то нюхает, просовывает палец в продранную в драке дырку, показывает мне. Я-пацан всё ещё в полуобмороке, я-взрослый вспоминаю, что эту футболку купил себе Дмитрий в маленьком магазинчике нашего приморского городка. Мне она великовата, но куда в меньшей степени, чем моя собственная взрослая одежда. Обычная чёрная хлопчатобумажная майка с белым принтом «витрувианский рок» — там изображён «витрувианский человек» с электрогитарой.

— Порвалась, — констатирую я-взрослый.

Лирания возвращает майку, я-подросток судорожно в неё вцепляюсь, не зная, куда деть руки, а я-взрослый обращаю внимание, что девушка и сама одета нетипично для низов. Не похоже на бесплатную синтетику из автоматов.

— У меня есть гитара, — сказала она, ткнув пальцем в картинку. — Почти такая же.

— Круто, — ответил я. — Играешь?

— Да, но нет усилителя, почти неслышно. Поэтому только для себя.

— Я, возможно, знаю, где взять усилитель, — сказал я, подумав о ящиках с электронным хламом в берлоге Кери.

— Я почему-то так и подумала, — кивнула Лирания. — Если уж ты знаешь, как избежать аренды, то всё остальное для тебя вообще ерунда.

Я-пацан смутился ещё больше, решив, что она надо мной издевается, я-взрослый спросил прямо:

— Ты из верхних?

— Я из внешних, — ответила она. — Как и ты. Только я, в отличие от тебя, знаю, что в этом мире нет гитар. Мои родители привезли её сюда, чтобы я не забросила музыку.

— Не забросила?

— Ноты потеряла, — вздохнула она. — И комбик. Приходится импровизировать.

— Сыграешь? — спросил с замиранием в голосе я-подросток.

— Может быть, однажды, — неопределённо ответила девушка. — Всё равно без комбаря тихо, хоть ухо к деке прикладывай.

Я-подросток согласен приложить ухо куда угодно, но я-взрослый спрашиваю:

— Что случилось с твоими родителями?

— Думаю, то же, что с твоим братом. Однажды вернулась с сестрой — квартира опечатана полицией. Я сорвала печать, схватила сумку, гитару, и мы смылись. Родители так и не вернулись. Я тут почти год тусуюсь. Уже хотела свалить из-за Пупера, но ты ему навалял, и я осталась.