Неискушенно мудрые

— Выглядит как обычно: объектная видимость в уме.

— Но тогда мы свободны? — спросил кролик, подпрыгнув.

— Я никогда не была несвободной, — проухала сова категорично, складывая крылья.

— А хвоста у меня тоже нет? — спросил кролик шаловливо.

— У тебя ничего нет, — проухала сова, поворачивая голову и уставясь на него своими огромными глазами. — Нет никакого «тебя», чтобы иметь «что-то», и нет никакого «что-то», что мог бы иметь какой-то «ты»! Более того, тот хвост, который, по-твоему, у тебя есть, вообще не стоит того, чтобы о нем беспокоиться.

24. Здесь и там

— Грустно! Бедный старый фазан! — вздохнул кролик. — У него был такой замечательный хвост!

— Что с ним такого случилось, что тебе стало грустно? — спросила сова.

— Его застрелил один из тех двуногих.

— Грустно для тебя или для него?

— Грустно для него, но мне тоже жаль! — объяснил кролик.

— Грустно для тебя и глупо. Не для него.

— Почему не для нас обоих? — спросил кролик удивленно.

— Какая может быть разница между «жизнью» и «смертью»?

— Ну, — сказал кролик, — «жизнь» — это когда ты живешь, так сказать, а «смерть» — это, ну, когда ты мертв!

— Не вижу разницы, — заявила сова. — Феномен — это образ в уме, а психические образы — лишь видимость, очевидно, как в обиходном, так и в истинном смысле, и не важно, воспринимаются они во сне, галлюцинациях или так называемой «повседневной жизни».

— Да, конечно, но у него был такой замечательный хвост! — вздохнул кролик. — Разве он тебе не нравился?

— И что, если нравился? — настаивала сова. — Любой «ты» — это психический образ, как и мой, а все объективированное — не Я.

— Как скажешь, но я думаю, что для тебя это все равно имеет значение! — настаивал кролик.

— Это всего лишь сентиментальность в относительности, — проухала сова. — Разве может иметь значение, какими кажутся эти образы — «живыми» или «мертвыми»?

— Сентиментально, конечно, может! — упорствовал кролик.

— Это часть жизни-сновидения, — заключила сова. — К тому же, и это главное, Я не могу умереть, а может только то-что-не-есть-Я.

— А тогда ты можешь жить, или жить может только то-что-не-есть-ты? — спросил кролик.

— «Жизнь» — это просто психические представления, растянутые в «пространстве» и «времени», — терпеливо объяснила сова. — Я не могу ни «жить», ни «умереть».

— Тогда что ты можешь делать? — спросил кролик смело.

— Ничего, — ответила сова, — как и нет ничего, что может быть «сделано». Я ЕСТЬ.

— Звучит безрадостно! — заметил кролик удрученно.

— И это тоже относительно, по контрасту с его противоположностью, — настаивала сова. — Абсолютно, противоположности и противоречия не имеют смысла, и потому не существуют с истинной точки зрения.

— Это звучит еще безрадостнее! — отважился кролик.

— Относительное не может судить Абсолютное, — объяснила сова коротко, — потому что Абсолютное — это все, что есть относительное, когда оно перестает быть относительным.

— Значит, это не безрадостно? — спросил кролик.

— Это вообще не что-то. Если бы это было чем-то, оно было бы не абсолютным, а относительным! — заметила сова.

— Даже если это и не безрадостно, это звучит немного одиноко, — задумчиво пробормотал кролик.

— Одиноко! — проухала сова, хлопая огромными крыльями. — Кооо-мууу-чеее-мууу-гдеее? Мы все ЗДЕСЬ: это то, что все мы ЕСТЬ!

— Тогда где это? — спросил кролик.

— Это там, где ты ЕСТЬ, все, что ты ЕСТЬ, и ничто, кроме того, что ты ЕСТЬ, — сказала сова, устремляя на кролика взгляд своих пронзительных глаз. — Как ты можешь «жить» или «умереть», если ты ЕСТЬ как Я?

25. «Чистые сердцем»

— Смотри, кто идет! — воскликнул кролик, широко раскрыв глаза. — Открой глаза!

— Это излишне, — ответила сова. — Я прекрасно вижу и с закрытыми глазами.

— Ну и кто это? — спросил кролик.

— Это единорог, — ответила сова бесстрастно.

— Чертовски любопытно, кто же это такой?

— «Черт» здесь не к месту, — пробормотала сова, — это боголюбивое животное.

— Надежное? — спросил кролик.

— Относительно, — ответила сова, — в основном надежное. Соответствует форме, где бы ни встретился.

— И он понимает, как устроены вещи? — спросил кролик с сомнением.

— Понимает, — ответила сова, — по крайней мере основы, но сейчас его не понимают.

— Он говорит разумно? — спросил кролик.

— А кто-нибудь говорит разумно? — ответила сова. — Для тебя — вероятно, нет: учитывая, что он думает о твоем понимании.

— Тогда лучше ты веди разговор, — скромно заключил кролик.

— Возможно, он предпочтет говорить с тобой о Боге, — заметила сова.

— А ты не можешь говорить о Боге? — спросил кролик.

— Говорить? Конечно, могу, — ответила сова, — но на самом деле мне нечего сказать о том, что Я есть.

— Почему это? — спросил кролик.

— Потому что об этом невозможно что-либо сказать, — заключила сова.

— Да пребудет с тобой Бог! — сказал единорог, кланяясь кролику. — И с тобой! — подняв рог к сове.

— И с тобой, — ответил кролик вежливо.

— Я с вами, — ответила сова.

— Ах, да, — сказал единорог, слегка растерявшись, — да, совершенно верно. Бог есть любовь, — заявил он, — а мы Его дети.

— Я рад, — сказал кролик, — любовь приносит покой и утешение!