Неисправимый бабник. Книга 2

Данилов вышел в пустой коридор. До звонка оставалось еще десять минут, но он больше не возвращался в аудиторию, а пошел к себе на кафедру готовиться к выступлению на партийном собрании.

«Какое духовное убожество, – подумал Витя, с трудом сдерживая эмоции, просившиеся наружу. – Говорят, наш диплом об окончании вуза в странах Запада никто не признает. Это правильно. Из всех преподавателей лучшим можно признать Лидию Потёмкину. Она вся ушла в поэзию и рыцарские романы Средних веков. Она и одевается необычно, и на кафедре держится необычно. Лидия Яковлевна – это белая ворона среди остальных серых ворон. Ее не любят, стараются опутать паутиной, затоптать в грязь, строят ей козни, но из этого ничего не выходит: талант у Потёмкиной слишком яркий и оригинальный. Зарубежная литература Средних веков – это кусочек жизни наших далеких предков, что канула в вечность».

Следующую, последнюю, пару студенты сидели, получив задание у очередного преподавателя, который также торопился на партийное собрание.

– Я несколько слов, – сказал профессор. – На пятом курсе филологического факультета учится некая Сковородкина. Так вот, эта Сковородкина беременна. Просьба к преподавателям быть к ней снисходительнее. Я уже устал от звонков. Кроме того, ее папа – начальник паспортного стола, он собирается проводить у нас проверку паспортного режима, а у нас здесь нарушений хоть отбавляй. Вы слышите меня, товарищ Данилов?

– Так точно, слышу. Пущай приходит, я ей все зачеты, начиная с первого курса, выставлю.

12

Относительный мир в доме Никандра Ивановича продолжался недолго, всего каких-то три месяца. Витя ожидал скандала или скандальчика со дня на день. Однажды маленький скандальчик возник, но был забыт, а повода для более крупного, незабываемого скандала пока не было. Лиза была на сносях. Еще задолго до родов ее отвезли в ведомственную больницу, поместили в родильное отделение, где она наконец родила одного коллективного ребенка, а не троих, как ожидалось.

Никандр Иванович стал дедушкой. На радостях он не вышел на работу и весь день прикладывался к зеленому змию в домашних условиях. Он все время надевал китель с орденами и по-прежнему не мог влезть в брюки. Они у него не застегивались в районе пупка. Витя, когда вернулся из роддома, под окнами которого теперь дежурил день и ночь, так и застал его в кальсонах и кителе.

– Ну што, ядрена вошь, я стал дедом, а ты папой. Ты знаешь, что значит папа? Нет, не знаешь. Вы, сопляки, ничего не знаете. Я, когда партизанил, уже был папой. И партизанил, и о семье заботился. Бывалоча, пымаешь барана в колхозе, отвернешь ему шею и ночью, чтоб не засекли немцы, домой тащишь. А ты… тут ни немцев, ни бандеров, никакой хреноты нет. Иди себе работай на заводе али на стройке, учись вечером в юнирситете и получку домой тащи… Не под покровом ночи, как я таскал баранов, чтоб немцы не засекли, а совершенно открыто, на виду у всего честного народа. Приезжай домой, увешанный туалетной бумагой, рулонами колбасы, рогаликами и всяким дефицитом, что полагается рабочему классу. Давай выпьем по этому поводу.

Он налил граненый стакан водки, выпил как газированную воду, а Витя отхлебнул и раскашлялся.

– Ты чо, не рад рождению ребенка? Эх ты, хонурик необразованный.

– Извините, но я не могу.

– Не могешь? Не ври мне только, я в гробу таких видал, понял?

Тут прибежала теща, обняла Витю, поднесла стакан с водкой к его губам и сказала:

– Ну выпей, зятек, ничего с тобой не будет, ты у себя дома. Если у тебя все пойдет обратно через рот, что ж, и это надо испробовать. Что это за мужчина, который ни разу не выбрасывал пищу из верхней части желудка через рот? Пей давай. И тебе хорошо, и дед успокоится.

Вите пришлось «причаститься», а потом посетить туалет, благо он бы в квартире.

Конфликт, слава богу, был потушен, и даже произошло некое примирение, особенно когда Лиза вернулась из больницы в сопровождении всей семьи.

– Не урони ребенка! – кричала теща Вите, а он все сильнее прижимал к груди невинное коллективное дитя.

* * *

Надвигался Новый год, большой праздник счастливого советского народа. И вот в канун Нового года возник новый конфликт, переросший в скандальчик, а скандальчик вырос в скандал.

Накануне Нового года Витя приехал домой в восемь часов вечера, не зная, что его ждет сюрприз.

Теща кисло улыбалась.

– А у нас гость, – сказала она. – Угадай, кто?

В прихожей стоял обшарпанный огромный чемодан и одна авоська с батоном, съеденным наполовину. Кто бы это мог быть? Витя никому не давал свой адрес, ни землякам, ни родственникам. Только мать и сестра знали адрес, он всегда был на конверте писем.

– Гость в ванной, моется. Он, наверное, год нигде не мылся, я насильно втолкнула его туда. Сегодня мы ведь встречаем Новый год, а от гостя несет как от перченого козла. Что, у вас там люди не моются?

Витя заглянул в ванную и увидел двоюродного брата Ивана. Иван выскочил из ванной, прикрываясь большим полотенцем, бросился на шею Вите и начал его слюнявить.

– Да ты мокрый весь, – сказал Витя, упираясь в него руками.