Неисправимый бабник. Книга 2

– Ну, муженек, теперь ты мой! – сказала Лиза, будто ей только что подарили куклу. – Радуйся, что ты обрел такую красавицу. А теперь топай к себе в общежитие. Ты мне больше не нужен. Вернее, пока не нужен. Приедешь к нам завтра к десяти часам вечера. На этот час назначена свадьба. Ты, конечно, гол как сокол, даже букет цветов не принесешь. Но я уже смирилась. Отец в знак протеста еще несколько дней останется в больнице на обследовании. Ему что-то опять в голову стукнуло про этих дипломатов. Он мне накануне позвонил и говорит: «Дочка, не выходи за этого голяка замуж. Он козел. С такой красотой за дипломата надо выходить. Если ты меня не послушаешь, меня на твоей свадьбе не будет». А я вот решилась. Цени. Ты всю жизнь должен быть мне благодарен. Я мужественная женщина, как жена декабриста. Давай дуй. Эй, такси!

3

Витя отправился в общежитие трамваем, а она – на такси.

«Что произошло, – думал он по дороге, – неужели я женился? Какая ерунда. Этого быть не может. У меня есть Таня, сокурсница, я должен держаться ее. Она умнее, практичнее меня, я буду ее слушаться, я буду подчиняться ей, как своему командиру в армии, а эту покусанную суку я просто не желаю видеть. Не может быть, чтоб она была моей женой. Все это только сон и не более того. Я сейчас просыпаюсь. Боже! Какое страшное пробуждение!»

Витя проехал общежитие и вышел на конечной остановке, у транспортного института. Рядом – ботанический сад. Райский уголок. «Как пахнут роскошные цветы! Сколько зелени. Завтра май – завтра же свадьба, день траура по загубленной молодости и независимости. Как хорошо одному: иди куда хочешь, делай что хочешь. Цветы приветствуют тебя, ни в чем не упрекают, не корят, не фальшивят. Вот они растут рядом, независимо друг от друга, поэтому они и прекрасны, целомудренны. Только люди грязные, они злы и лживы, они не мыслят себе жизни без того, чтобы кому-то не делать зла, им без этого скучно; чувство какой-то ущербности не отступает от них. Надо все бросить – все! – и уехать в Карпаты, в леса, там есть уголки, где можно спрятаться, отдохнуть, побыть с собой наедине».

* * *

Эдик заехал за Витей в общежитие, и они вдвоем отправились к десяти часам на свадьбу.

– Ты не принимай все это близко к сердцу, – утешал Эдик Витю по пути к теще. – Лиза – дочь полковника, выросла в тепличных условиях, привыкла, что ей все можно. Ты теперь старайся, чтоб она при тебе, живом муже, не гуляла. Вот что важно. А то, что она уехала пороться накануне свадьбы, это, конечно, ее не украшает, но, может быть, она решилась на такое в последний раз.

– А ты как поступил бы в этом случае? – спросил Витя.

– Я? Трудно сказать. Я посмотрел бы, что сказал Ленин по этому поводу. Наверно, так же, как и ты: простил бы. Маркс говорит о слабости женщины, значит, она не может устоять перед сексом. У него, видать, жена была слабой и не могла устоять перед мужчиной. Любовь – это, брат, очень сложная штука. Иногда она выше нас. Во всяком случае, на какое-то время. Ты вот не смог найти в себе мужества и убежать вчера от нее из загса. Значит, крепко любишь ее. Думаю, что крепкой любовью сможешь удержать ее, обуздаешь ее натуру. Ну а чтоб не было обидно, гульнешь где-нибудь и сам, отомстишь ей, в долгу не останешься.

– Ты просто гений, Эдик, – обрадовался Витя, и перед ним тут же встал образ Тани. – Если даже у Маркса жена погуливала, то что тогда говорить о Лизе.

– Лиза тоже смахивает на еврейку, ты не находишь? – спросил Эдик.

– Нет, она не еврейка, это точно, – сказал Витя, и в его мозгу снова возник образ Тани.

«Завтра же побегу к ней, чтоб ее увидеть, чтоб насладиться ее чистым, светлым образом. Я буду лелеять этот образ, он будет всегда со мной. Таня никогда не откажет мне в том, чтоб я иногда приходил к ней на работу поговорить, полюбоваться на нее».

Даже Эдик не знал, какие спасительные мысли бродили в голове Вити, когда они поднялись на второй этаж и стали нажимать на кнопку звонка.

Лиза все в той же белой фате открыла дверь, бросилась мужу на шею, впилась ему в губы и сказала:

– Не злись на меня, муженек. Что бы ты ни думал обо мне, я все равно тебя люблю больше всех, и я доказала это. Теперь я – твоя и только твоя. К черту этих дипломатов, к черту горняков-инженеров. Ты, нищий филолог, неудачливый поэт в рваных штанишках, нестираной рубашке и туфельках, которые просят каши, заменил мне всех остальных. Какие еще доказательства тебе нужны?