Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

– Что-то я запамятовал, – беспечно сказал Сергей. – Какую песню вы имеете в виду?

– Ту, которую вы пели на «Студенческой весне»!

Поскольку Сергей продолжал изображать непонимание, Булочкину пришлось процитировать: «Жил да был черный кот за углом!»

Он швырнул авторучку на стол – несколько неудачно, поскольку она упала на чистую четвертушку бумаги и заляпала ее чернилами. Но Булочкин в данный момент был выше этого. Он лишь незаметно скосил глаза на свою грудь, помещенную в чистую белую рубашку, и убедился, что она не запачкана.

– Правда, отличная песня? – радостно спросил Сергей. – Я рад, что вы ее запомнили.

– Отличная? – прогремел Булочкин. – Это безыдейная песня! Нельзя же петь такие вещи без согласования с парткомом.

– А с согласованием можно? – наивно переспросил Сергей.

– И с согласованием нельзя.

– Так зачем же согласовывать?

Булочкин немного подумал.

– Чтобы получить запрещение.

Сергей развеселился:

– Вот здорово! Очередь за запрещениями! Вы не находите, что это нонсенс?

Булочкин немного подумал. Про Канта он слышал, а про Нонсенса – нет. Но признаться в этом безыдейному члену партии он не мог.

– Читали мы вашего Нонсенса. Нет у него никакой коммунистической убежденности, – сказал он твердо.

Сергей пришел в полный восторг. Глядя на его радостную физиономию, Булочкин осторожно взял забрызгавшуюся ручку и постучал ею по столу – правда, тут же об этом пожалел, потому что его пальцы запачкались чернилами.

– Вы мне тут демагогию не разводите! Что это за черные коты? В то время как весь наш народ занят на народных стройках и борется с мировой буржуазией, у вас что, идейно выдержанных песен не нашлось?

Сергей принял серьезный вид:

– Одну секундочку. Это песня находится в списке запрещенных?

Булочкин попытался припомнить, спускал ли ему кто-нибудь сверху список запрещенных песен. Выходило, что не спускал.

– Вы сами, раз вы коммунист, должны были понимать, что эта песня развращает, расслабляет... – Булочкин почувствовал себя в сфере привычных понятий и поэтому уверенно перешел на крик, – …и отвлекает внимание от важных мировых проблем! – уже на высоких нотах закончил он.

Сергей разозлился. Орать на себя он не собирался позволять даже члену партии.

– Ах так? – также зло спросил он. – Тогда перестаньте смотреть на свою рубашку и отвлекаться от мировых проблем.

– При чем тут моя рубашка?!

– При том, что она – не мировая проблема, а вы все время думаете о том, запачкалась она чернилами или нет, – объяснил Сергей. Не дав Булочкину опомниться, он продолжал.

– Скажите, я тут, может быть, несколько не в курсе. А русские народные песни что, тоже запретили?

– Какие русские народные? Почему запретили?

– Ну как же! Они же безыдейные, все про любовь, а то и вовсе про какую-то березоньку да калинку-малинку. «Во поле березонька стояла», например. А «Калинка-малинка» вообще ни в какие ворота не лезет – скрестили дерево с ягодой! Это просто издевательство над нашей советской академией сельского хозяйства! Вы уж будьте добры, вывесьте в следующий раз перед концертом список запрещенных к исполнению произведений. Во избежание недоразумений.

Булочкин напряженно размышлял. То, что он больше всего хотел понять, – это кто кого сейчас отчитывает. По всему выходило, что разговор для Булочкина не сложился.

На всякий случай он предпринял еще одну попытку:

– И, кстати, что за сборища у вас дома? Фильмы какие-то смотрите. Без одобрения…

– Ну-ну! – укоризненно сказал Сергей. – По-вашему, русские фильмы будут производиться без соответствующего согласования? Это уж, позвольте, чересчур! Подвергать сомнению деятельность центральных органов!..

Тут прозвенел звонок.

Сергей поднялся:

– Извините, у меня занятия.

И он вышел, оставив Булочкина размышлять, каким образом он допустил, что Бахметьев до сих пор на свободе.

XII

На следующий день на факультет наведался работник НКВД для беседы с сотрудниками. Он послонялся по коридорам, останавливая студентов и тихонько с ними о чем-то разговаривая. Потом без стука вошел в деканат. Деканша, сидя за столом, увлеченно спорила с физруком, обсуждая предстоящие соревнования по волейболу.

– Вы к кому, товарищ? – недовольно спросила она человека неопределенного возраста с блестящими залысинами.

Человек, блеснув залысинами, осклабился.

– К вам, конечно, – не останавливаясь, ответил он и прошел к столу. Он уселся на стул и посмотрел на физрука с таким видом, который показывал, что физрук тут слишком засиделся. Онемевшая от такой бестактности деканша собралась выплеснуть на него свое возмущение.

– Разве вы не видите, что я занята! – холодно сказала она. – Подождите в коридоре.