Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

Надзиратель не поверил своим глазам: Бахметьев вовсе никуда не сбежал, а наоборот, разливал всем в рюмки – хрустальные! – темно-золотистую, характерно маслянистую жидкость. Он ворвался в камеру. На столе валялись разноцветные бумажки от конфет, рыбьи кости и отчетливо несло перегаром.

– Эт-та что…

– Нет, ребята, – решительно встал Сергей. – Ваша братия меня сегодня утомила.

Он вырубил надзирателя электрошокером и, когда тот оказался на полу, быстро подскочил к нему и брызнул в нос из баллончика. Надзиратель блаженно закрыл глаза, свернулся на боку калачиком, подложил ладонь под щеку и захрапел. Они уложили его на кровать Захара Африкановича и накрыли одеялом.

– Нет, ты скажи, – домогался Терентий Патрикеевич. – А вот где ты все это взял?

– Я ж тебе говорю, чудак, – проникновенно говорил Сергей. – Я фокусником работаю. Из цилиндра кроликов доставал. А ведь семгу легче достать, чем кролика, правильно?

– Нет, почему? – не соглашался Терентий Патрикеевич.

– Как почему? Семга-то не убегает, она же дохлая!

Вениамин Карлович смотрел на всех добрыми глазами и покачивал головой.

– Ах, молодежь, молодежь. Надзирателя усыпили… Расстреляют нас завтра, как пить дать.

Сергей подлил ему еще коньяка.

– Надзиратель сам уснул. Между прочим, на посту уснул, что является служебным преступлением. А во-вторых…

Он не успел сказать, что будет во-вторых, потому что дверь распахнулась и в дверях камеры возник конвоир.

– Заключенный Бахметьев, – прокричал он и осекся. – Это что такое? – не веря своим глазам, спросил он, глядя на недопитую бутылку.

– Ишь ты какой, – восхищенно сказал Сергей, – прямо сразу не в бровь, а в глаз! Это, брат ты мой, – поучительно сказал он, поднося бутылку этикеткой к самому носу конвоира, – такой замечательный коньяк, какого ты никогда не видел. И не увидишь! Поэтому – пробуй.

Конвоир попятился. Все было не так, неправильно. Его встречали так радушно, будто он пришел в гости к добрым знакомым. По губам его мазнул кусок невероятно ароматной красной рыбы, а в руках очутилась рюмка.

– М-м-м, – замотал он головой. – Я не могу. Нам нельзя, – добавил он нерешительно.

– Ха! – саркастически воскликнул Сергей. – Твой начальничек в кабинете сейчас водку хлещет. Значит, и тебе можно. Давай, только быстро. Нам с тобой задерживаться нельзя.

– Нельзя! – благодарно сказал конвоир.

– Поэтому быстро садись, глотни, и пошли.

Конвоир благодарно поднес рюмку к губам. На мгновение у него появилось желание спросить, а как, собственно, коньяк оказался в камере, но ему вдруг показалось, что это не так уж важно.

Он решил отложить вопросы на потом. Когда бутылка уже опустеет. Он лихо махнул коньяк – обжигающий, замечательный коньяк! – и закусил рыбкой. И какой рыбкой, мама родная! Он даже не представлял себе, что может быть такая рыбка.

Перед ним очутилась вторая рюмка коньяка и необыкновенная прозрачная баночка с аппетитным салатиком. Боже, какой салат! Там были продукты, названий которых конвоир не знал, но они так и таяли во рту.

Кажется, потом была водка, потому что коньяк кончился. Зверь, а не водка, потому что с перцем. Ее, вроде бы, враг народа Немиров принес.

– Ну что, друг, пошли? – услышал он чей-то голос. Кажется, это был голос его замечательного друга Бахметьева.

– Пошли! – с готовностью согласился конвоир. – А куда?

– А на допрос, – пояснил друг Бахметьев.

– Не, – помотал головой конвойный. – Туда не надо. Там тебя бить будут. Селиванов Кузю привел.

– Так. А кто у нас Кузя? – осведомился Бахметьев.

– О, – округлил глаза конвоир, пристраивая голову у Бахметьева на плече. – Он такой… огромный. И страшный.

– Разберемся, – решил Бахметьев. – Ты, главное, не упади. За меня держись, понял?

– И вовсе я не упаду, – оскорбился конвоир, встал и повис на шее у друга Бахметьева.

– Ты, главное, за меня держись, – озабоченно повторил Сергей, и они потихоньку двинулись к выходу, провожаемые восхищенными взглядами собутыльников – то есть сокамерников.

В коридоре конвоира совсем разморило, и Сергей аккуратно уложил его прямо на пол. Чтобы ему слаще спалось – и дольше, он и его побрызгал из баллончика.

Знакомая секретарша Дарья удивленно захлопала ресницами, увидев заключенного Бахметьева, элегантно одетого, одного, без конвоира. Сергей подмигнул ей, на секунду склонился над ее столом и резко распахнул дверь в селивановский кабинет.

– Так, – с ходу начал он, обращаясь к громиле, который, увидев его, плотоядно усмехнулся и начал вылезать из-за стола. – Ты – Кузя?

– Что-о? – оскорбленно взревел детина двухметрового роста. – Какой я тебе Кузя?

– Извини, но тебя так здесь все называют, – подчеркнуто вежливо сказал Сергей. – А на самом деле ты кто?

Селиванов встрепенулся. Кузины кулаки – это хорошо, но он не любил, чтобы в его кабинете забывали, кто здесь начальник.

– Так, – сказал он, тоже вставая, чтобы возвышаться над жертвой. – Заключенный Бахметьев. Ваша фамилия? Имя? Отчество?

– У-у-у, совсем ты, брат, плох. Бахметьев я, Сергей Александрович.